— В таком темпе, — все-таки не выдержал и подвел итог дня Блейки, вытягиваясь в тепле, — завтра холмики нам встретятся уже покруче, потом выйдем в предгорья, а там мимо старого города, и через несколько дней от него — рудники. На рудниках-то все в порядке, как ты думаешь?
— Должно быть в порядке, — сонно мурлыкнул сфинкс.
— Ты обещал рассказать, — напомнил Блейки. — Что случилось на переправе?
— Случилась рыба, — неохотно пояснил Грин, — Видимо, ее было много. Ее было так много, что стали ловить без счета, готовить без опаски. Странно!
— Рыба что, оказалась отравленная? А мы ее…
— Странно, что они забыли про речной народ. Это ведь и его рыба тоже.
Скорее так — рыба — это их стада, но люди могут брать свою часть, особенно когда хороший приплод. Речные сами дают стада прореживать, а свою долю запирают по затонам. Брать из реки можно — но по зиме, а не по осени, и быть готовым делиться. И еще — копченое, вяленое и сушеное речной народ не ест.
— И..?
— И вот речной народ заготовил себе вместо рыбы на зиму из того, что живет на берегах этой реки, — безмятежно пояснил сфинкс. — Никто не хочет умирать от голода. А про рыбу надо будет сказать другим людям, кстати. Здесь она все равно уже никому не пригодится. Но почему такое случилось, понять не могу! — признался он вдруг и довольно нервно подгреб к себе Блейки поближе, для надежности.
Умотавшийся за день Блейки спал, как младенец, и Грин, которому уже не надо было притворяться перед спутником невозмутимым лесным зверем, старался опять и опять сообразить, как так получилось, что небольшое селение было убрано так беспощадно. Грин читал о противостояниях людей и нелюдей, но до сих пор по наивности своей считал, что те конфликты ушли в прошлое, а теперь давние истории опять и опять всплывали в памяти.
Грин сам поражался, что теперь гибель людей кажется ему естественной, хотя и не вполне логичной. А еще сфинкса тревожил шум ветра за стеной палатки, а человек слышал в этих завываниях чей-то тревожный далекий зов. И тогда спящий рядом Блейки представлялся Грину чем-то вроде зацепки за тот единственно уютный и понятный человеческий мир, который он хорошо знал и в котором был уверен.
Что Грин ушел совсем, не просто загулял в окрестностях, Серазан понял только к концу следующего дня. Почувствовал как-то вдруг, внутри, словно выключился где-то на границе сознания взъерошенно-зеленый индикатор — горел и грел, а теперь за дальностью пропал сигнал.
И сразу стало так пронзительно тоскливо… И обидно: что ученик не предупредил об уходе, потом — что Грин-то попрощался, а Тесс и не сообразил, не проводил, проспал уход сфинкса так же, как до того — возвращение, не испек на дорожку так долго выпрашиваемого уж какого получилось бы печенья, а хуже того — что не представляет, ждать ли рыжего сфинкса обратно.
Тоска давила и лишала сил, а потом оставила совсем без них дождавшаяся своего часа болезнь, а сам Тесс понял, до какой степени все не так, только когда рухнул на автопилоте туда, где стояла два с половиной года его койка, и мордой ощутил, что приземлился в сфинксовом гнезде.
Приступ принес вместо ожидаемых боли и потом беспамятства бездну печали, разбудил в очередной раз бессильную обиду на невозможность что-то сделать или исправить, Тессу мерещилось, что «Вершитель» обрел птичьи крылья и пытается ими отбиться от врага, потом — что тех же крыльев не хватает никак, чтобы закрыть команду, всех, с кем Серазан служил, дружил, кого любил и о ком давно запретил себе вспоминать, а теперь увидел так до слез ярко, словно потерял только сейчас — яркие глаза, полузаметные улыбки, темные кудри бортстрелка из третьей вахты и крылья черного маскарадного плаща, от которого тащился погибший еще мальчишкой младший брат… Крылья развевались на ветру, а потом стали живыми, в перьях, и захлопали, и черные глаза, черные волосы, черно-серебряные гербы ВКС и когти-коннекторы на крылышках погон превратились в стаи черных птиц, и эти стаи кружили над знакомыми до боли ребристыми куполами аккуратного комплекса где-то, где Серазан не был никогда, и оставляли резкие тени на сияюще-белых заснеженных склонах, обрамляющих чистое горное озеро…
* * *
А не так уж далеко к востоку, где лес постепенно заползал на невысокие отроги гор, где с тех же гор текла река и где еще немного выше уже лежал снег и покрылось тонкой корочкой льда озеро, на котором вот уже полвека как не удавалось построить плотину, действительно пряталась исследовательская база «Крыло», кружили над ней стаи воронья, и тосковал, глядя на них, комендант этой базы.
Тоска его, впрочем, была не той, что у Тесса. Была она мрачной, глухой, смешанной с раздражением и злостью, понятными любому человеку, который свою работу любит и когда-то ей гордился, но уже много лет как влип в задачу, которая тоже вроде бы как по его части, но с любимым делом сходства имеет мало, и справиться с которой он не может, а если и смог бы, то тогда решать ее пришлось бы совсем не так, как того хочет далекое, непонятливое и ждущее наконец-то результатов начальство.
«Хотя, конечно, — думалось коменданту Морану, — на этой планете, издевательски безымянной, но зато пронумерованной, подобные чувства понять могут разве что здесь же, на базе».
На базе понять, наверное, и впрямь могли. Но — не все, а те, кто мог, нисколько не хотели. От молодых — либо штрафников-неудачников, либо рисковых карьеристов, либо идейных юнцов — ждать чего-то хорошего не приходилось, а старожилы, выжившая, но основательно покореженная планетой четверка ученых — геолог, биолог, ксенопсихолог и, как ни странно, физик Врат — понимать что-либо решительно отказывались, уже давно имея относительно целей, задач и перспектив исследовательской миссии собственное видение, весьма отличное от декларируемой свыше, или, точнее, из Врат, идеологии Мабри.
Видение это, возможно, мог бы разделить сам Моран, будь он в чине пониже, в возрасте помладше и в упрямстве послабже, но многолетняя вражда «вояк» с «яйцеголовыми», искусно поддерживаемая лишь формально подчиненной полковнику службой безопасности, какое-либо отклонение от давно заданных позиций исключала. Военные на базе — те из них, кто еще не на все положил — четко знали: их задача планету изучить, покорить и, наконец, открыть к колонизации, создав для будущих поселенцев безопасные и по возможности комфортные условия. Для этого надо было, чтобы работали Врата, надо было, чтобы местная флора и фауна была изучена, классифицирована и разделена на полезную, подлежащую дальнейшему исследованию и одомашниванию, и опасную, причем опасная — уничтожена, надо было, чтобы были живы ученые, способные то и другое обеспечить, надо было, наконец, найти на планете хоть какое-то правительство, чтобы заключить договора, легализующие поселения…
