— Сражение? С Бургундией?
— Да.
— Но… ох, отец, какой ужас! Бедная королева Хродехильда…
— Никакая не бедная, — отозвался герцог с несвойственной ему резкостью. — Она же сама все и затеяла. И сыновей убедила — да что там, вынудила! Сдается мне, она и по сей день продолжает затяжную войну короля Хлодвига за то, чтобы привести всю Галлию под власть салических франков, да только не эту приманку она использовала, чтобы объединить франкских королей, своих собственных троих сыновей и Теодориха, и повести их против Бургундии.
— Тогда что же?
— А что придется по душе этим волкам? Крестовый поход во имя Христа? — Слова Ансеруса дышали печальным и горьким презрением, — Вряд ли! Нет, она призывала к мести.
— Мстить Бургундии? — воскликнула Алиса. — Но за что? Мне казалось, она сама по рождению бургундская принцесса.
— Именно так. А Сигизмунд Бургундский — он и его брат Годомар убили ее отца и мать. И ее, вне всякого сомнения, ждала та же самая участь, если бы ее не увидел Хлодвиг и не попросил ее руки.
— Но, право же… ведь столько лет прошло…
— Истории эти и по сей день у всех на слуху, ведь такое не забывается. И могла ли позабыть о том Хродехильда, даже будучи христианкой?
Ниже корабельного поручня пронеслась стайка мелких болотных птичек, сверкая крыльями, перекликаясь мелодичными голосами. Птицы летели на запад. Алиса не без грусти проводила их взглядом; итак, предчувствие ее не обмануло.
— Так что же произошло? — переспросила она. — Ты говоришь, сражение уже было?
— Было. Марий — ну, тот офицер, — мне рассказывал. Это долгая история и к тому же печальная, но я в подробности вдаваться не буду. Франкские короли объединили силы, атаковали Сигизмунда и Годомара и одержали победу. Годомар бежал, а короля Сигизмунда захватили в плен. Хлодомер, собственно, и захватил.
— Отец принца Теодовальда?
— Он самый. Какое-то время он содержал Сигизмунда вместе с женой и семейством где-то под Орлеаном.
— Какое-то время?
Встретив быстрый взгляд дочери, герцог кивнул. Лицо его помрачнело.
— Да ты, верно, уже догадалась. Хлодомер отдал приказ всех их убить, предать ужасной смерти, и детей тоже. Марий рассказал мне все. Не стану удручать тебя пересказом, но что до последствий — то придется, и последствия эти достаточно скверные.
Девушка молча слушала, пока отец досказывал остальное. Выходило, что, как только победоносные франкские короли покинули поле битвы и вернулись домой, каждый в свое собственное королевство, уцелевший правитель Бургундии, Годомар, собрал под своими знаменами уцелевшие войска и выступил в поход, дабы вернуть свои земли и, в свою очередь, отомстить за смерть брата. Пока было не совсем понятно, что, в сущности, произошло; молва твердила о предательстве, и даже ходили слухи о том, что старший из франкских королей, бастард Теодорих заключил союз с Годомаром против собственных братьев. Много ли было правды в тех словах или нет, да только король Хлодомер пал в последующей битве, и голову его, насаженную на копье, выставили на всеобщее обозрение. Несмотря на это, а может быть, и в силу этого, франки объединились и в жестоком сражении наголову разбили Годомара и вновь обратили его в бегство.
— Так что остается надеяться, что вскорости все уладится, — докончил герцог, — Если верить Марию, в Туре все спокойно, хотя, конечно, с тех пор как пришли вести о гибели короля Хлодомера, жители Орлеана обеспокоены, и многие ищут убежища в Туре, так что город битком набит и полон слухов.
— А Теодовальд? — спросила Алиса, почти не вслушиваясь в последние фразы. — Как же Теодовальд? Он ведь теперь, надо думать, станет королем? Или он… он участвовал в сражении?
— Нет же, с ним все в порядке. Теодовальд в Париже. Как только пришли вести о смерти Хлодомера, королева Хродехиль-да увезла всех троих внуков на север. Король Хильдеберт непременно поддержит племянников. Он намерен провозгласить Теодовальда королем.
Острова исчезли из виду за кормой. Река снова сделалась шире. По обоим берегам взгляд различал все те же великолепные, безмятежные картины: деревья, одетые весенней зеленью, аккуратные ряды виноградников, заливные луга и пасущиеся стада. Но на сей раз Алиса, опершись локтями о поручень, ничего этого не видела. Она вспоминала маленького Теодовальда, к которому теперь отойдут все эти земли, а вместе с ними — наследие насилия и предательства, удел длинноволосых королей.
— Значит, если королева Хродехильда останется в Париже до коронации, ни ее, ни мальчиков мы не увидим?
— Похоже на то. Со временем, разумеется, она непременно привезет Теодовальда на юг, и последуют новые торжества, но у королевы и без того будет дел невпроворот, так что вряд ли она станет ждать, что мы останемся на празднества. Мы сошлемся на ее и нашу занятость и уедем, как только сможем. Или ты хочешь задержаться и полюбоваться на то, как мальчика коронуют в Орлеане?
— Нет. Нет, поедем домой! — Девушка выпрямилась и обернулась к отцу. — Что за ужасная история! Прошлый раз мне здесь понравилось, но… Отец, как понять этих людей? Королева… Она кажется такой умницей, такой… такой элегантной — и начать подобную войну, да еще по такому поводу! Она что, обезумела? Или больна?
— Тот же самый вопрос задал и я, только гораздо тактичнее. Похоже, в последнее время ей недужилось; нет, ничего серьезного, просто желудок расстроился, всему виной — ужесточившаяся аскеза, как объяснил Марий. По его словам выходит, что королева ныне блюдет пост и образ жизни ведет простой и скромный, — как говорят, исполняет епитимью, дабы почтить святого. Одевается в домотканую холстину, богатства раздает нищим. Да, королева словно преобразилась, но при этом вполне в здравом уме, насколько это можно сказать о человеке, одержимом одной-единственной целью. — Герцог снова ободряюще накрыл ладонью руку дочери, — Не тревожься, дитя. Эти недобрые события нас не затронут, и, дай Боже, мальчик тоже спасется, избавится от их пут. Что до нас самих, уж будь уверена, что это паломничество долго не продлится! Вот помолимся у гробницы святого, поговорим с епископом, отошлем королеве письма с извинениями, а там и в обратный путь!
Королевский замок в Туре являл собою внушительную крепость.
Сложенные из камня стены его словно вросли в скалу у самой кромки реки, которая, в этом месте глубокая и широкая, создавала грозную естественную преграду между королевствами Орлеана и Парижа.
