— Держись ко мне поближе, — тихо проворчал Альв.
Женщина-ярл лишь холодно покосилась на него, и ничего не ответила. Замахала следующим за «Лососем» драккарам, но там тоже заметили дым, и уже заканчивали вооружаться. На кораблях старались хранить тишину, слышалось лишь позвякивание железа, глухой стук опускаемых на планшир щитов и тихие голоса. Потом и они смолкли. На переднем корабле не было ни одного мальчишки-новичка, никому и ничего не надо было объяснять. Пока драккар шел под парусом, но к берегу за мысом, вероятно, придется подходить на веслах, и быстро. Поэтому весла вставили в отверстия на бортах, но лопасти подтянули к самому борту — чтоб не тормозили движение. Чтоб опустить их на воду, потребуется всего пара мгновений.
Драккары скользили по воде, распустив паруса, опасные, как стая жалящих ос, бесшумные, как видения. Когда первый корабль обогнул мыс, и стал виден берег, где мертвыми китами лежали аски, а чуть дальше дымили соломенные крыши домиков, и уже почти затих бой, скрываться дольше было незачем, и Хильдрид махнула гребцам. Слаженно двигаясь, викинги опустили весла в воду, а парус опустили, и двое викингов принялись его сворачивать, сгибаясь, чтоб ненароком не попасть под стрелу, хотя для стрел было еще далековато. «Лосось» рванулся вперед, как рыба от рук рыболова.
За «Лососем» спешил «Змей», а следом — и все остальные.
На берегу их тут же увидели, раздались крики. Сколько нужно викингам времени, чтоб сбежаться на берег, оставив недограбленную полыхающую деревню? Как оказалось, немного. Видя, с какой скоростью они собираются вместе, Хильдрид поняла: эти — воины опытные и сильные. А присмотревшись к тому, как идет дело, она убедилась, что их очень много.
— Эй, Равнемерк, это Эйриковы! — негромко крикнул Хольгер.
Ей вдруг стало страшно. Она машинально скользнула взглядом по палубе, ища Регнвальда, чтоб в его облике, его спокойствии почерпнуть уверенности, но не увидела мужа. От чувства одиночества и бесприютности женщину пробило потом. Казалось, будто драккар ее одну несет на берег, где викинги, сбежавшиеся отовсюду, вытянулись длинным и плотным строем. Ощущение одиночества отозвалось головокружением, пропали звуки, пропал почти весь окружающий мир, остался только берег и викинги — почти все в доспехах, в шлемах, потрясающие оружием, выставившие щиты. Глаза Хильдрид расширились, влажная рука дрогнула на правиле, но незначительно — драккар продолжал лететь, и, высунувшись из-за щитов, ее викинги стали швырять в противника легкие копья, чтоб отогнать врагов от воды.
Тоска и одиночество, стиснувшие сердце Хильдрид, отступили прежде, чем нос корабля ткнулся в гальку берега. Она вспомнила, что Регнвальда больше нет, но есть Орм, и он ей верит. Он где-то на берегу, с основной армией. Где именно — узнать невозможно. Неизвестно, сможет ли он ей помочь. Но надо сражаться, никуда не денешься.
«А ведь ты можешь сейчас погибнуть», — подумала она. Но страха не испытала, только холод и кристальную чистоту мысли. Ей показалось, что время остановилось, остановился бег кораблей, и женщина вдруг вспомнила лицо священника, с которым говорила в Хельсингьяпорте тем вечером, когда ее потащил в храм сын. Он был рослый и очень щуплый, казался истощенным — настоящий постник. Он рассказывал ей о Сыне Божьем, который пошел на смерть ради других. Как обстоятельно объяснил священник, он сделал это ради того, чтоб указать людям путь.
— Но разве так уж важно, верю ли я в одного Бога, или в десяток богов? Что от этого поменяется в моей душе?
— Вера закладывает основу человеческого духа, — сакс слегка развел руками. У него было сосредоточенное и трагическое лицо. — Большая лавина начинается с маленького камушка. Ты кладешь первый камень в основание стены, когда начинаешь верить. Знаешь же, как говорят — принять Бога в сердце свое.
— Это злой бог, жестокий, — холодно ответила Гуннарсдоттер, косясь на Орма. Она напрягла память. — Зачем он отправил своего сына что-то там искупать? Зачем это было нужно? Что — без этого не мог простить... что там... грех простить — не мог?
— О чем ты говоришь... Бог устанавливает мировые законы, по которым все мы живем, которым мы должны подчиняться. Как же он может позволить себе творить, что в голову взбредет? Он должен соблюдать законы, которые сам же дал людям.
— Как конунг, — едва слышно ответила женщина, и священник нагнул голову, чтоб ее услышать.
— Именно, — сакс помолчал. — Как иначе научить людей ответственности за свои поступки? Только показав свой пример.
«Правильно», — подумала Хильдрид. Потом вспомнила собственных детей — и сына, и дочь.
А сейчас, сидя на корме корабля, который проскреб носом по гальке, и через планшир стали прыгать викинги, она ощущала, что впереди маячит какая-то отгадка, и достаточно лишь напрячься, да протянуть руку — и она твоя. Но не получалось, а подобное «подвешенное» состояние выводило из себя. «Нет, не зря на боевые корабли не допускают женщин, — с раздражением подумала она. — Бой, друзья гибнут, а я думаю о каком-то Боге...»
Она подняла лопасть рулевого весла, закрепила его и вынула из ножен меч. Тут же рядом возник Альв:
— Не лезь в бой, — сказал он и тут же помчался на нос драккара — перемахивать через планшир и кидаться в битву. По палубе он бежал очень забавно, торопливо переваливаясь с боку на бок — давала о себе знать раненная некогда нога, осенью она начинала ныть.
Хильдрид, конечно, пропустила слова Альва мимо ушей, но, добравшись до носовой части корабля, обнаружила, что следовать за ним ей ни к чему. Схватка кипела не на берегу, а прямо в воде, по колено, кое-где и по пояс. Мешанина драки превращалась в подобие чудовищной похлебки. С внезапной ясностью Гуннарсдоттер поняла, что сделала ошибку — причаливать на драккаре надо было не прямо перед деревней, а чуть в стороне, чтоб противник не смог помешать высадке.
Положение викингов Хильдрид и в самом деле оказалось не особенно завидным. Воины Эйрика встали стеной, и каждого, кто пытался выбраться из воды; простым напором опрокидывали обратно. Им проще было покончить с врагом здесь, чем позволить выбраться на берег и сплотиться. В драке по пояс в воде она, довольно ловкая с мечом, но маленькая и слабая по сравнению с мужчинами, была бы бесполезна.
Она схватила лук, который всегда держала при себе — старый, отполированный руками хозяев, тщательно завернутый в холщовую ткань, тщательно сберегаемый и в бурях, и в боях. Лихорадочно разматывая тетиву, она краем глаза заметила какое-то движение и резко пригнулась. Копье, брошенное чьей-то сильной рукой, лишь слегка щелкнуло ее по шлему, но от удара перед глазами слегка потемнело. Зажмурив глаза и сидя на корточках, как девочка, Гуннарсдоттер развернула вощеную жилку, стянула рога лука и выглянула из-за планшира уже со стрелой на тетиве. Заметив ее движение, один из викингов Эйрика метнул топор, но слегка промазал и лишь расколол край борта. В ответ он тут же получил стрелу в глаз и кувыркнулся навзничь.
