говорить свободно — он находился в зоне полной тишины. Ни звука не могло выйти из этой комнаты, блокированное умелыми заклинаниями лучших магов России. Даже если жена встанет за дверью и прислушается изо всех сил, и то ничего не услышит.
Важные дела не любят огласки. Все решения принимаются в тишине.
Как только старший царский сын убедился в своей полной изоляции, он ответил на звонок.
— Вы с ума сошли? Звонить так поздно и лично… — проговорил Владимир Васильевич. — У вас что, хорошие новости?
— Мои новости не обрадуют вас, — раздался низкий голос, больше напоминающий рычание.
— Что случилось? Почему вы звоните?
Собеседник немного помолчал, а после произнес:
— Тот, на кого вы указали, оказался гораздо сильнее, чем я думал.
— Да, Иван очень силен. Но неужели два Омута вам этого не указали?
— Указали… Поэтому я попросил дальнего родственника заняться этим вопросом…
Собеседник замолчал.
— И что? Что случилось? — не выдержал долгой паузы Владимир Васильевич.
— Мой родственник погрузил сына графа Батори и его свиту в сон, а после принял вид самого сына графа. Он вызывал на дуэль Ивана Васильевича, но… проиграл в битве. А, между тем, мой дальний родственник был невероятно силен, быстр и могуч.
— И что?
— А то, что ваш заказ стал моим кровным…
— И теперь вы приложите больше усилий? Вы будете воспринимать его всерьёз?
— Я буду принимать его так, как он того достоин, Ваше Величество.
— Но мой заказ остается в силе?
— Безусловно. Однако, мне нужны некоторые пояснения. Ваш младший брат — ведарь? Один из сильнейших?
— Скорее, он выскочка, которому просто везёт, — вздохнул Владимир Васильевич.
— Однако, этот выскочка миновал много смертельных преград. И сделал это легко, играючи. Вот поэтому я и спрашиваю — есть ли что такое, о чем я не знаю? Что за пророчество, о котором в своё время говорил Василий Блаженный?
— Пророчество? — хмыкнул Владимир Васильевич. — Эта глупая присказка к сказке о трёх царских сыновьях… Впрочем, звучит она так: «В один из дней, когда звезды сойдутся на небосводе в форме обоюдоострого меча, родится царский сын, предназначенный для великих дел. Он будет рожден в семье благородной, аристократической, но его сердце будет принадлежать народу. В юности своей проявит он мудрость и доблесть, изумляя окружающих своими благородными поступками и глубокими знаниями. Царский сын будет обладать силой и смелостью, подобными древним героям, и его голос зазвучи, как гром, в защиту справедливости. Когда достигнет он зрелости, возьмет на себя тяжкое бремя управления государством. В правление его страна процветать станет, а народ обретет мир и благоденствие. Он уничтожит несправедливость, и положит конец коррупции, взращивая благородство и равенство. Царский сын будет любим народом за его доброту и справедливость. Воины его будут преданы ему, как братья, а мудрецы будут искать его совета. Он возведет великие храмы и укрепит города, делая их неприступными для врагов. Время его правления станет золотым веком, когда жизнь будет наполнена радостью и изобилием. Даже после его ухода, имя его будет на устах людей, и дела его останутся в веках, как символ великой эпохи и заступничества перед лицом бед. Таково пророчество о третьем царском сыне, народном заступнике, который придет, чтобы принести свет и надежду в темные времена…»
— Что же, нашей общей целью станет недопущение исполнения пророчества. Это и в ваших интересах, Ваше Величество…
— Да! И я со своей стороны задействую иные каналы… Но и вы постарайтесь сделать всё, чтобы комар носа не подточил.
— Не извольте сомневаться, Ваше Величество. Всё будет исполнено. Теперь у меня появилось гораздо больше интереса к смерти вашего брата… Всего доброго, Ваше Величество. Надеюсь, что в следующий раз мои новости будут хорошими.
С этими словам собеседник старшего сына царя отключился.
«Женщины не должны стоять на дороге ведаря! Лежать — могут!»
Кодекс ведаря
Добравшись до дома, я позвонил Годунову. Сказал, что проблема решена и насчёт неё можно не волноваться. Тот начал причитать, что я ранен и вообще подлежу госпитализации. Я сразу же пресёк все причитания. Сказал, что мне нужно просто отдохнуть и не париться насчёт меня.
Также попросил его навестить место обитания сына графа Батори. Желательно вместе с полицией и ведарями. Что-то мне подсказывало, что там не всё так просто. Не зря же вампал принял облик молодого аристократа. Вряд ли сам аристократ был вампалом — подобное оборотничество нельзя скрыть. По любому слухи просочились бы к ведарям, а самого сына графа тогда никуда не пустили бы. Закрыли бы где-нибудь в высоченной башне и жил бы там оборотень до скончания века, или до тех пор, пока его благодетель не умрёт.
Годунов сказал, что немедленно выезжает к Батори, а потом тут же вернется домой. Я только хмыкнул в ответ. Мне нужно было восстановить силы.
Я начал раздеваться, чтобы умыться, когда в комнату постучали.
Чего там ещё? Очередное испытание? Или Омут открылся на пороге, а оттуда выползли вежливые существа?
В любом случае, пока не открою — не узнаю. Можно было вызвать Тычимбу, но не хотелось дергать слугу по пустякам. Я сделал несколько шагов и открыл дверь. На пороге стоял водитель Михаил Кузьмич.
— Добрый вечер, — сказал я. — Вы что-то хотели?
— Господин, вы прибыли без мотоцикла… — замялся водитель. — Что-то случилось? Он сломался?
Я вздохнул. Прошел до кошелька и вытащил оттуда пять тысяч рублей:
— Не могли бы вы передать эти деньги Гавриле? К сожалению, с его мотоциклом случилось несчастье, и он вряд ли подлежит восстановлению.
— Ох ты… А с вами всё в порядке? — взгляд водителя скользнул по моему торсу. — Я всё выскажу этому инноватору! Ух уж я ему задам! Чуть господина не ухайдакал!
За исключением пары синяков от приземления на чердак дома, других повреждений на теле не наблюдалось, поэтому Михаил Кузьмич облегчённо выдохнул.
— Нет-нет, мотоцикл был шикарен, но вот водитель… В общем, это я разбил мотоцикл и готов возместить ущерб. Вот, возьмите. Надеюсь, что этого хватит.
Взгляд Михаила Кузьмича снова уперся в деньги. Он поколебался, а потом спросил:
— А остов от мотоцикла остался?
Я припомнил, что когда проходил мимо горящего дома, то обратил внимание на остатки мотоцикла. Вроде бы что-то осталось. Не могу сказать, что остов неповреждённый, но он был.
— Да, остался, — пожал я плечами. — Сдать на металлолом можно.
— Тогда вот, — Михаил Кузьмич аккуратно вытащил из моей руки около тысячи рублей, а остальные оставил. — Этого должно хватить. Больше не надо, Гавриле и этого будет много!
— Да? — я с сомнением
