Дугалу нужно было остановить его, или — прощай свобода! Устремившись корпусом круто вниз и рубанув, он пресек попытку стража взобраться в седло, одновременно молясь, чтобы животное встало на дыбы. И, к его изумлению, молитва исполнилась. Взметнувшиеся передние копыта толкнули противника прямо под меч Дугала. Кровь брызнула из раны на шее парня и окрасила истоптанный снег, в то время как тело рухнуло под неистовые копыта каурой.
Сидана, съежившаяся у все еще закрытых ворот, взирала на бойню в немом ужасе. Дугал как следует присобрал в кулаке поводья и быстро огляделся, высматривая ближайший путь к бегству — между тем со всех сторон спешили пехотинцы и подтягивались конные, проталкиваясь через толпу. Он надеялся, что большинство из них еще не узнали его. Пространство непосредственно вокруг было теперь свободно, если не считать окровавленного тела стражника. Но перепуганные горожане, бежавшие от копыт его коня, лишь ненадолго задержат погоню. Не следует медлить. На том конце площади он заметил приближающихся стрелков с луками. Если он сейчас же не умчится, то угодит в западню. Направив с помощью коленей скакуна поближе к воротам и к оцепеневшей Сидане, он схватил ее подмышки и втащил на седло впереди себя, под отчаянные возгласы приближающихся солдат.
— Прости, сестренка, но тебе придется сопровождать меня, — выдохнул он, лихо подняв коня на дыбы, и не без труда удерживая девушку и меч, а сам стараясь не вылететь из седла. — Прочь с дороги, или даме грозит беда! — проорал Дугал.
Она извивалась, точно кошка, и пихнула его локтем по ребрам достаточно жестко, чтобы он ее чуть не выронил, но он только простонал проклятие и еще крепче обхватил ее, ударяя коня пятками и не веря своим глазам, когда стражи поспешили убраться с дороги, и он рванул. Сикард и его сыновья в отчаянии требовали лошадей, Кэйтрин была в полуобмороке, а Лорис отдавал какие-то приказы, когда Дугал пронесся мимо них. Скачка по городским улицам была полна смятенных воплей, метаний пешеходов и криков преследователей, неразбериху усиливала освободившаяся каурая, которая неслась впереди них, помогая расчищать путь. Сперва их преследовала лишь горстка верховых. Городские ворота стояли нараспашку, как обычно в дневное время, и Дугал со своей все еще вырывающейся спутницей пронеслись, накренясь, мимо стражи и дальше, по снежной целине, прежде чем кто-либо пришел в себя и попытался что-то предпринять.
Преследователи в полной броне были тяжелее, чем он, и Дугалу удавалось медленно, но верно отрываться в течение первых нескольких миль — правда, лишь благодаря коню, который не жалел для него сил. Но конь с двумя наездниками не мог бы долго выдерживать такую скачку. Впрочем, преследователи тоже. Дугал на время потерял их из виду, когда внезапно велел ошалевшему коню остановиться и соскользнул с его спины, всадив меч в снег. Конь заспотыкался, когда его ноша вдруг столь заметно уменьшилась, и чуть не упал. Сидана с побелевшим лицом вцепилась в седло.
— Спокойней, дружок, — пробормотал Дугал, положив ладони на тяжко вздымающуюся конскую грудь, и ласково продолжал. — Никто и просить не мог бы о лучшей службе, но ты заработал отдых. А дальше нас понесет твой товарищ.
Все еще поглаживая измотанное животное одной рукой, он обернулся и протянул другую в сторону каурого, негромко просвистев. Второй конь тоже был в мыле и тяжело дышал, пар поднимался от него на холоде, но шаг его все еще был упруг, ибо он пробежал эти мили без груза. Мягко попыхивая, он навострил уши, подошел и ткнул Дугала губами в грудь, требуя, чтобы тот вытер его вспотевшую морду.
— Ах ты, умница, — сказал Дугал с привычной в таких случаях улыбкой и, продолжая поглаживать обеих лошадей, взглянул мельком на Сидану. У нее было такое лицо, что он немедленно подошел, снял с коня и опустил в снег, скорчившуюся под теплым плащом и горестно рыдающую девушку.
— Прости, что я обошелся с тобой так грубо, — сказал он, присев с ней рядом на корточки, — но мне надо было оттуда удрать любой ценой.
— Зачем? — всхлипнула она. — Разве мой отец недостаточно предложил тебе? И ты мог так легко предать родную кровь?
— Если бы я остался, я бы предал нечто куда более важное, — ответил он и обеспокоено глянул туда, откуда они примчались. — То, что делает твой отец, дурно. Он узурпирует права короля Келсона.
— Келсона? — икнула Сидана и попыталась перестать всхлипывать. — А ему-то ты чем обязан?
— Я Траншийский наследник, — отозвался Дугал. — Мой отец — вассал короля Келсона.
— Твой отец. А ты ему никаких клятв не давал.
— Ты думаешь?
— Что же, ты волен отдавать свою верность, кому пожелаешь, — заметила она, глядя на него огромными, полными укора глазами. — Но как ты мог, если кровь твоей родни слилась с меарской? Твой дядя — мой отец и отец будущих королей. Когда-нибудь мой брат станет править воссоединенной Меарой. И ты мог бы… ты бы был ее частью. Ведь отец пообещал тебе титул герцога?
Дугал печально покачал головой.
— Лишь мой король может даровать мне титулы, сударыня, — сказал он, положив ладонь на узду гнедого. — И не ваш брат станет править воссоединенной Меарой, но мой.
— Но… Я думала, у тебя нет братьев.
Он пожал плечами и улыбнулся.
— Нет в живых ни одного из рожденных моей матерью… Но у меня есть брат, прекрасная кузина; названный брат, которому я обязан хранить верность; тот, ради которого стоит погубить душу, лишь бы защищать его и служить ему — возможно, я уже это сделал, нарушив слово и бежав, а заодно и прихватив вас, — он вздохнул. — Но, бросив такое сокровище на весы, я не желаю, чтобы это вышло впустую, и чтобы меня опять взяли, — добавил он и предложил ей руку, помогая подняться. — Пожалуйста, вашу руку, сударыня, — попросил он, когда Сидана негодующе попятилась. — Не вынуждайте меня добавлять новую грубость к перечню моих преступлений. Что бы вы ни думали, меня учили уважать женщин.
В ее темных глазах вновь вспыхнули непокорство и негодование, но Сидана не была бы дочерью высокопоставленных родителей, если бы не понимала, что ей ничего больше не остается. С презрением отвергнув его руку, она облачилась в отрепья своей гордости поверх теплого плаща и кое-как поднялась сама. Впрочем, она позволила похитителю подсадить ее в седло и сидела, как деревянная, пока он устраивался сзади и, стараясь не прикоснуться к ней, протягивал руку к поводьям. Еще момент ушел на то, чтобы поднять торчащий из снега меч — и вот Дугал сжал конские бока пяткам, поглядев через плечо на темные точки — их преследователей. Гнедой некоторое время бежал за каурым, но постепенно отстал и пропал из виду, в то время как их скакун мчался уверенным и твердым шагом. Так им удалось проехать еще час, пока длинные бледные тени не упали на девственный снег Куилтейнской дороги; но их конь выбился из сил ко времени, когда Дугал придержал поводья на вершине подъемы и оглянулся. Отсюда были хорошо заметны всадники, неотвратимо подъезжавшие все ближе и ближе. Сидана завозилась в его руках и тоже обернулась, ветер трепал темную прядь, упавшую ей на лицо.
