Вероника Иванова - Вернуться и вернуть

Но первый удар я пропускаю всегда. Даже первые НЕСКОЛЬКО ударов, если противник попадается изобретательный. Впрочем, раз уж речь зашла об изобретательности... Самый надёжный приём — перерезать одну из крупных артерий, и больше уже ничего не нужно: враг умрёт сам от потери крови. Удары в сердце срабатывают мгновенно лишь в половине случаев: бывает, что человек с ладонью стали в груди ещё несколько минут вполне способен сражаться. Ну, можно ещё отрубать конечности, но это не мой случай, потому что сегодня мне доведётся драться с Ножом.

«Ты правильно определил местоположение и силу амулетов?...» — тихо скрипит Мантия в самое ухо.

Думаю, да. А почему ты шепчешь? Нас что, могут подслушать?

«Как сказать... Встречаются умельцы...» — могу поклясться, что она косится на моего кузена.

Брось! Наши пререкания Ксо вовсе не интересуют!

«А ты у него спрашивал?...» — невинно ехидничает моя подружка.

Нет, не успел. Но спрошу обязательно! Это всё, что ты хотела сообщить?

«Давай пробежимся вместе ещё раз... На груди — обычный «защитник», он ориентирован, в основном, на магические атаки и тебе не интересен... На левой руке — «ловкость», средненькая такая, но очень хорошо подобранная, а потому — весьма эффективная... На правой — «сила», тоже средняя, с упором на статику... Оба — однополюсные[28]... Есть кое-что ещё в области паха, но это к делу не относится...» — озорной смешок.

Спасибо за информацию!

«Да не за что... Ты собираешься их вынести все сразу или по очереди?...»

Пока не решил. Наверное, не сразу... Я скомандую, как только буду окончательно уверен.

«Жду Ваших распоряжений, милорд!...» — Мантия отдаёт честь, как лихой вояка и вольготно располагается на моих плечах.

Что ж... Давненько я не участвовал в поножовщине!

«Верзилы» освободили от своего присутствия площадку шагов двадцати от края до края. Освободили и встали вокруг плотным кольцом.

Ригон, к цвету глаз которого очень подходил жемчужно-серый костюм, поднял вытянутую правую руку на уровень груди, открытой ладонью вниз, и положил сверху нож. И правда, короткий: лезвие получилось чуть длиннее этой самой ладони. Красуется, юнец... Можно было обойтись безо всякой этой ерунды и игры на публику, но Ригон выбрал внешние эффекты. Будем надеяться, в ущерб всему остальному... Так, заточка обоюдоострая, клинок прямой — что это мне даёт? Понятия не имею! Впрочем, хорошо, что не «кошачий коготь»: от него раны образуются весьма неприятные, а на мне порезы, увы, заживают огорчительно медленно. А если ещё и зашивать придётся... Бр-р-р-р-р! Что это меня потянуло на такие странные мысли? Рановато! Бой даже не начался, а в глазах уже скорбные перспективы во всей красе... Соберись, Джерон! Этот мальчишка — не чета тебе. Вспомни, как легко ты обыгрываешь тех, кто ниже тебя по уровню умений! Ригон — из их числа. Надеюсь.

Занимаю место в трёх шагах от противника. Обматываю пальцы левой руки ожерельем чиато — умещаются три витка. Достаточно! Поигрываю бусинами, сдвигая их в одну сторону и уменьшая «свободный ход». Даже если Ригону и успели рассказать, что можно проделать с помощью столь безобидного с виду предмета, как чиато, он всё равно не будет готов к моим действиям, потому что не представляет себе пользование на коротких дистанциях таким... длинным оружием. Следовательно, будет стремиться означенную дистанцию сократить, что мне, с одной стороны, и требуется, а с другой — доставит массу... хм, острых ощущений.

Хлопок бича возвестил о начале боя.

Нож Ригона на мгновение остался без опоры, потому что ладонь юноши скользнула вниз — почти нырнула — лезвие двинулось вслед, но опоздало: пальцы сомкнулись на рукояти. Верхним хватом.

Именно так и начинается пресловутый «бой-с-ладони», главная прелесть которого заключается в том, что до самого последнего момента противники не знают, какой стиль изберёт каждый из них (и каким будет пользоваться на протяжении всего поединка). Это вносит некоторую пикантность в выяснение отношений, поскольку предпочтительнее и удобнее, всё же, ответить на нижний хват — нижним, а на верхний, соответственно, верхним.

Одновременно с поимкой и возвращением ножа на законное место, Ригон сделал шаг вперёд, сливая движения в единое целое. Лезвие просвистело у моего горла так близко, что я мог бы сосчитать все волоски на тыльной стороне ладони «коротышки», встопорщившиеся то ли от холода, то ли от азарта смертельной игры.

Отшатываюсь назад и чуть вправо, чтобы уйти от обратного хода ножа. Противник полагает моё отступление либо трусостью, либо слабостью и усиливает натиск, но вторая атака уже встречает на своём пути оборонительные порядки в лице спаренных дуг чиато.

Надо сказать, что плотно приникая друг к другу, бусины образуют очень прочную, в меру упругую структуру, чем-то напоминающую гизору[29] в сборе, но с большей степенью подвижности. При желании ими можно даже воспользоваться, как дубинкой. В любом случае, для того, чтобы парировать нож, костяшек чиато вполне хватает. Также можно на обратном проходе — когда кулак с лезвием движется слева направо (относительно её владельца) — выпустить бусины из правой руки и хлестнуть противника по запястью... Что и делаю. Ригон взбешённо фыркает, но я уже подхватил второй конец чиато и вернул дугам прежнюю прочность.

Конечно, ситуация — бесперспективная, прямо скажем. Даже с моей точки зрения, что уж говорить о сторонних наблюдателях, которые замерли вокруг: с тем, что имеется, я атаковать не могу. Места для размаха не хватит, потому что Ригон совершенно благоразумно не позволяет мне отдалиться — я успеваю только отражать удары (точнее, направлять скольжение ножа), но помышлять о нападении... Даже не смею! Вот только парень не замечает, что с каждым разом я набрасываю двойной виток чиато на кисть левой руки, и эти самые витки, плавно сползая с пальцев, уже сплошным наручем покрывают предплечье.

Готова, драгоценная?

«Командуй!...» — бодро отзывается Мантия.

И мы начинаем совместную операцию с кодовым наименованием «Смять и растереть».

Рука Ригона с ножом движется слева направо (теперь уже, если смотреть от меня). Доходит до крайней точки траектории, собирается слегка развернуться и проследовать обратно, но в этот самый миг Мантия язычком Пустоты, как щелчком бича, слизывает до крошечки всё поле амулета, отвечающего за ловкость, потому движения юноши теряют былую чёткость. Моя левая рука ныряет под нож, фиксирует лезвие, не давая Ригону повернуть кисть, и с лёгкостью тянет за собой, потому что Мантия уже добралась до амулета силы. Парень раскрывается, но пока не понимает, что происходит, к тому же — надеется на последнего из своих помощников — того, что прячется под камзолом на груди, однако... И «защитник» падает ниц перед Пустотой.