Киа передернула плечами, после чего прошептала:
— Не тяни.
— Слушаюсь. Неизвестно как, но он заполучил перчатку, позволяющую вызывать тысячи полусгнивших трупов и скелетов. Только она имела один существенный недостаток — питалась жизненной энергией владельца. Как всегда случается со столь великими по-своему людьми, императора постигла нелепая смерть. Его убили, причем собственные воины — живые. Им пришлось не по нраву соседство с мертвецами. Все на этом бы и закончилось, если бы опять не одно "но" — перчатка каким-то образом сохранила в нем маленький огонек жизни, то есть, он сам стал чем-то вроде ходячего мертвеца, зато обрел мечту любого некроманта — вечную жизнь. Маги, чтобы не позволить ему воскреснуть, замуровали его в этой гробнице. Его покои охраняют многочисленные заклинания. В былые времена меня привлек сей элемент черной магии, и мне хотелось посетить его покои. Точнее, полюбоваться перчаткой, но я не посмел даже зайти под своды пирамиды… испугался того, что может произойти из-за моей неопытности.
— Ты знал об этом, когда мы мчались сюда, знал?!
— Да.
— Почему же не сообщил мне этого?!
— Потому что нам все равно пришлось бы где-нибудь скрываться от песчаной бури. А если бы ты знала обо всем этом…
— То я бы ни за что не позволила бы войти сюда.
Взглянув в глаза Проклятого, эльфийка приказала:
— Никто не должен двигаться с места. Мы переждем бурю и будем надеяться, что не потревожили сон погибшего правителя.
* * *
— Иди ко мне, — Киа открыла глаза, желая узнать, кто звал ее, но вокруг все было тихо.
Клем что-то нашептывал своей лошадке, которая опустила голову, в надежде получить свою порцию нежности от гнома. Эльфийка улыбнулась и удивленно покачала головой — гном довольно быстро привязался к своему скакуну. Нет, он не стал любителем верховой езды, но и не страшился ее, как раньше. Проклятый же сидел около дверей, прикрыв глаза. Казалось, он погрузился в сон. Кто же мог ее звать? Тряхнув головой, эльфийка снова закрыла глаза.
— Иди ко мне, — Киа зажала ладонями уши, но слова, как змеи, вползали в сознание.
— Не сопротивляйся, иди ко мне, — голос был нежен, но в то же время тверд и холоден. Он завораживал, обволакивал сетями соблазна, но и вызвал отвращение, как пересыщенный сахаром фрукт. Перед глазами возникли образы Мелакора и Грога, ласково улыбающиеся, манящие к себе.
— Они вновь могут ожить, ты знаешь об этом сама. Иди ко мне.
Киа, как могла, сопротивлялась зову, но образы самых близких ей людей, ломали волю.
— Нет, нет — они мертвы…
Проклятый, открыв глаза, настороженно посмотрел на эльфийку.
— Иди ко мне…
Киа вскочила, все так же прижимая ладони к ушам, глаза ее безумно блестели в полумраке коридора, пугая Проклятого и Клема, который удивленно привстал:
— Киа, что с тобой?
Девушка не отозвалась, напряженно застыв посреди узкого помещения.
— Иди ко мне…
Тяжко вздохнув, она направилась вглубь пирамиды. Клем преградил ей дорогу, расставив руки.
— Киа, остановись!
Ворен подскочил к ней, пригнувшись к мраморному полу.
Болезненно прикрыв глаза, Киа прошептала:
— Клем, отойди, прошу тебя. Я не хочу причинять тебе боль. Отойди.
Гном отрицательно покачал головой. Эльфийка сжала кулаки, прищурилась, а затем резко разжала руки. Из ее пальцев вырвались серебристые плети, которые оплели ноги гнома и опрокинули его наземь. Киа резко дернула рукой в сторону, отчего представитель маленького народа ударился об стену. Легкая дрожь сотрясла ее тело, и на гнома посыпалась пыль. Привстав на шатающихся ногах, он вытер кровь, струящуюся из носа, и прохрипел:
— Кианэма, стой!
Клем хотел сдвинуться с места и снова преградить дорогу девушке, но Проклятый остановил его, отрицательно качая головой:
— Не трогай ее.
— Почему? — он пораженно оглянулся на Проклятого.
— Что-то или кто-то манит ее, призывает к себе. Она под властью этого зова. В данный момент она не отвечает за свои действия, а промедление для нее может закончится трагически. Поэтому нам надо лишь следовать за ней.
Достав топор, гном перехватил его покрепче. Затем, аккуратно ступая, двинулся вслед за Киа.
— Ступай там, где ступала Кианэма. Тому, кто ее зовет, она нужна живой, поэтому он постарается обезопасить ее и подсказать, где спрятаны ловушки.
Клем кивнул головой, пропуская вперед Ворена, так как становилось все темнее и темнее, и ему уже было трудно различать дорогу.
Киа, остановившись, медленно оглянулась. Что-то здесь не так, что-то было не в порядке. Вытянув руку вперед, она закрыла глаза, и в тот же миг перед глазами засветились тончайшие нити — тоньше, чем эльфийский волос, но в сто крат прочнее. Нервная дрожь пробежала по телу, когда перед ее внутренним взором предстала картина, как они разрезают ее на части… Аккуратно коснушись одной из нитей, эльфийка почувствовала, как капля крови скатывается с подушечки пальца и окропляет ее, стекая на остальные. И вот они уже все засветились ярко-красным. Сияние становилось все ярче и ярче, пока, наконец, не сожгло преграду на пути. Лишь тогда Киа открыла глаза.
Проклятый поджидал Клема, осматриваясь вокруг. Коридор был украшен затейливыми рисунками былой славы императора. Хотя он и оказался приспешником злых сил, но все же оставался повелителем, и потому мастера выстроили пирамиду на века, украсив стены достойно их императора. Особого внимания заслуживала мозаика, изображающая самого повелителя Рахмуса в затейливой серебристой кирасе, прикрывающей лишь грудь. Руки защищали браслеты из того же метала: один чуть повыше локтя и шириной в ладонь, другой на запястье. Черные, как смоль, волосы прижимал к голове серебряный обруч. Ноги до колен были прикрыты металлической юбкой, а голени защищали металические пластины. В правой руке он с легкостью держал двуручный меч — тут художник явно преувеличил его силу. Левая рука была в серебряной перчатке, покрытой кроваво-красными рунами. Художник очень искусно изобразил лицо императора, поражающее своей порочной красотой.
Клем подошел к Ворену и вопросительно посмотрел на него.
— Что заставило тебя остановиться?
Проклятый кивком указал на мозаику. Представитель маленького народа приблизился к изображению и заметил рядом с ним факел. Достав из кармана огниво, он зажег его, взял в руки и осветил мозаику. Ее стеклянные элементы будто ожили, по изображению побежали цветные блики. И Рахмус ожил. Его левая рука сжалась в кулак, а на смуглом лице появилась зловещая улыбка. Клем отшатнулся, и факел выскочил из его рук. Картина вновь омертвела. Огонь, перед тем как погаснуть, осветил позолоченный сундук, покрытый пылью. Клем, нахмурив брови, покачал головой:
