— Князь, ты мой тесть, почти отец. Но, Хирос меня забери раньше времени, что это значит?! Это же… Это же Печать, самая настоящая! Печать, вы это понимаете?! Знак высшей силы! Ты говорил, он берсерк! А он такой же Хранитель, как и Теодор?! А я-то голову ломал: что ж происходит, ни у кого из принцев в потомстве нет Хранителя… Никак, опять смены династий ждать надо. А оно вот как… Так Эрик на самом деле бастард?! Получается, он сын короля? — замер, глядя на собеседников. — Нет? А откуда тогда Печать? Она же только по наследству передается… И почему ты сказал, что он берсерк?
— Эрик мой сын, — спокойно ответил Ругерт. — Не знаю, почему у Эстиваров пропала Печать. И Эрик действительно берсерк. Но я никогда не говорил, что он чистый берсерк. Эрику доступно пять из шести видов высокой магии, а шестая доступна частично. Настолько сильных магов в мире не было никогда.
Эстольд поежился, зачем-то попятился, потом грузно осел в кресло.
— Так это что — новый Царь Мира? — шепотом спросил он. — Эрик? Нет? А зачем тогда ему столько силы?
— Чтобы убить Устаана, — коротко ответил епископ. — Исключительно для этого и ни для чего больше.
Герцог нервно захихикал:
— Устаана… что вы такое говорите… Послушайте, а как же Хирос? Вроде все верят, что он поразит Устаана, после чего начнется смыкание времен и Последний Суд…
— Никакого Последнего Суда не будет, — возразил отец Франциск. — И что подразумевается под смыканием времен, я тоже не знаю. Зато мне точно известно, что нам предстоит в действительности. Хирос простил своего убийцу, но Устаан в тот день убил двоих — бога и человека. На бой вместо Хироса выйдет человек.
— Четыреста лет мы готовились к его рождению, — рассказывал старый князь. — Четыреста лет назад Рерик Хайрегард отыскал его тело в бернарской долине Клайквеер. Перед смертью тот маг успел наложить на себя заклятье, которое позволяло ему возродиться. Рерик привез в Аллантиду его останки, а дух принял в себя и передал старшему сыну. Тело мы похоронили в Найноре, а дух четыреста лет жил в нашей крови, переходя из поколения в поколение. И все эти века мы, Валенсары, тарниды и Ладенгиры ждали его возрождения. Уходя, Валенсары подарили нам свой клановый символ — белую розу. Но это не просто символ — это еще и знак того, что именно нашему роду они передают на хранение свою Печать, свою способность в нужный миг собрать в кулаке всю магическую силу страны. Никто из Хайрегардов не мог получить ее, ибо предназначена она тому, чьего второго рождения мы так ждали. Мой сын, Эстольд, — действительно моя плоть и кровь. Но в то же время он — родившийся второй раз Юлай Валенсар.
Эстольд булькнул горлом, оглянулся растерянно, как ребенок, который думает — то ли расплакаться, то ли еще подождать.
— Убью Горларда, — сообщил он. — Собственными… э-э, руками. Подставлю подножку, потом сяду сверху и раздавлю. Ха! — обрадовался он. — Так теперь Теодор Арантавский у нас попляшет! — он радостно потер ладони. — Пусть у него Священный Меч, но корона — у Эрлинга. И Эстивары никогда не могли равняться с Валенсарами. Эрик справится с Теодором и без оружия. Эх, Эрика бы подучить еще… — мечтательно произнес герцог. — Найти, что ли, колдуна? Твое святейшество, ты как на это посмотришь?
— А как я могу на это смотреть?! Эстольд, я тебе уже вчера поставил на вид: невежество следует прятать, а не хвастаться им. Ты полагаешь, что шуточки твои забавны, а они ничего, кроме брезгливой гримасы, у знающих людей не вызывают. — Помолчал, потом потребовал: — Клянись, что будешь молчать. И не абы как, а Хаосом.
Эстольд насторожился. Как всякий опытный царедворец, интриги и тайны он чуял издалека. И, раз напав на след, не успокаивался, пока не узнавал все. Однако никто ничего скрывать от него не собирался. Он без запинки оттарабанил нужные слова и замер, стараясь не проронить ни звука. Ругерт принялся рассказывать:
— Когда Эрику исполнилось полгода, в Найнор пришел Сартип…
— Какой Сартип? — тут же перебил герцог. — Уж не тот ли…
— Именно. Бессмертный демон, канцлер Валенсаров вплоть до самого их отречения. Вместе с ним явились его братья. Такие же демоны. Они взялись обучать Эрика. Всему — грамоте, наукам, и, разумеется, магии. Когда Эрику исполнилось девять, я отвез его в Арабию. Уж не ведаю, как бы относился к Эрику наш уважаемый Махмуд айн-Шал ибн-Хаман, если б знал, что мой сын два года пробыл в обучении на горе Виллаим. И учил его, насколько мне известно, сам Инлах.
Эстольд вытер пот со лба.
— Эрик никогда не рассказывает о том времени. Но он не питает никакого страха перед Высшими. Даже Хироса он чтит не потому, что тот бог, а потому, что совершил величайший подвиг, — негромко сказал Франциск. — Эстольд, нам всем было невероятно сложно относиться к нему, как к обычному человеку. Он вернулся из Арабии взрослым. Да-да, взрослым очень маленького роста. А ему было всего одиннадцать. Сейчас он знает больше, чем любой из Валенсаров. Включая Юлая в прошлом его воплощении.
— А колдунов, — старый князь усмехнулся, — мой сын терпеть не может, справедливо считая их шарлатанами. Впрочем, ненависть к колдунам у кровных магов является чем-то вроде гильдейского правила. Они быстрей перемирятся друг с другом, чем сочтут колдуна равным себе.
— Ага, — озадаченно произнес Эстольд, несколько посрамленный со своими намерениями предложить примитивное образование опытному магу.
— Беда в том, что Эрик пока владеет только знаниями, — продолжал отец Франциск. — Большая часть его крови, выражаясь жаргоном магов, еще спит. Эрик владеет магией берсерков, она просыпается при рождении, но и только.
— И когда проснется все остальное? — спросил герцог.
— Никто не знает, — пожал плечами старый князь. — Может, через день, а может, и через год. До битвы с Устааном, это точно. Но час этой битвы тоже не известен.
Эстольд захмелел.
— Представляю, как они станут биться… А чем? Или?.. — он сделал несколько движений, которые ему самому, наверное, казались ловкими пассами. — Магией?
— Ну зачем же? — невольно засмеялся старый князь. — Все гораздо проще.
Он вынул из тайника за камином связку ключей. Отодвинул в сторону одну из стенных панелей, за которой обнаружилась дверца. Отперев ее, Ругерт шагнул в открывшийся ход. Вскоре он вернулся и принес футляр черного дерева, на крышке которого белой эмалью была намечена роза, в точности такая, какая украшала левое плечо Эрика. Поставил его на стол, откинул крышку. Внутри, на ядовито-алом шелке покоился старинный меч. Черная рукоять, казавшаяся непропорционально длинной, черная крестовина с едва заметными письменами. И белый, словно из полированного серебра обоюдоострый клинок шириной с ладонь.
