Снова раздался крик, на этот раз совсем близко. У него перехватило дыхание: в долине, перед входом в пещеру, были врыты в землю пять столбов. К среднему была привязана девочка лет восьми-девяти. Ее длинные белокурые волосы, падавшие на лицо, были мокры от слез. На ней было белое платье — символ невинности.
Из пещеры раздался рев дракона. Не раздумывая, Финраель соскочил с лошади и стал быстро спускаться по склону: где бегом, где скатываясь вниз, увлекая за собой лавину мелких камней.
Впервые за долгое время он не замечал тяжести кольца. Он подбежал к девочке и одним ударом меча перерубил веревки. Но та настолько обессилела, что не могла стоять на ногах и опустилась на землю.
Позади Финраеля раздался рев, заставивший его обернуться. В пяти метрах от себя он увидел огромную красную пасть с сотней острых зубов: дракон показался из пещеры. Он был в ярости: человек осмелился нарушить его планы! Он полыхнул огнем. Финраель чудом увернулся. Это был черный дракон, опаснейший из всех, но, к счастью, не совсем взрослый, иначе они с девочкой были бы уже мертвы. Чудовище было в самом агрессивном возрасте, однако еще недостаточно хитро и опытно. У Финраеля пробудилось стремление победить и спасти маленькое человеческое существо. И если суждено было заплатить за это жизнью, то так тому и быть. Он прыгнул в сторону дракона, с удивлением обнаружив, что двигается быстрее и легче, чем раньше. Казалось, кольцо у него на шее ожило. Дракон шипел и поливал все вокруг огнем; вскоре долина была испещрена пятнами выжженной травы. Дракон хлестал Финраеля своим мощным хвостом, обвивал его, как плетью, и трепал в воздухе. Но, о чудо, Финраель оставался невредимым! Борьба шла с переменным успехом, ни один из соперников не мог одержать верх.
Перед мысленным взором Финраеля вставали картины: кровопролитная охота, девушки, которых по его приказу приносили в жертву драконам, и многое другое. Как он мог причинять столько зла своей стране и людям?
Дракон по имени Гарган забыл о девочке и рассвирепел окончательно. Сейчас он покажет этому жалкому человечку, который осмелился напасть на него! А когда покончит с ним, то испепелит деревню, жители которой привязали перед пещерой приманку; он съест их всех с потрохами.
Гарган изумлялся тому, как простой человечишка может так высоко и далеко прыгать. Его не удавалось спалить огнем; захваты хвостом тоже были скорее случайными и не причиняли противнику ни малейшего вреда. Человек крутился в воздухе как мяч, падал и вновь вскакивал как ни в чем не бывало. Как только Гарган думал, что ему наконец удалось одолеть противника, сверкало кольцо, висевшее у того на шее, и ослепляло дракона, а когда способность видеть возвращалась, человек был уже совершенно в другом месте.
Постепенно Гарган стал уставать и терять контроль над ситуацией. Вдруг возникла резкая боль: человек пронзил его мечом. Внутренности горели огнем, и, пожалуй, впервые дракон почувствовал страх. Последовал второй мощный удар, и он опрокинулся на песок.
Гарган не чувствовал своего тела. Он больше не мог ни дышать, ни изрыгать огонь, ни реветь. С ужасающей ясностью он понял, что произошло: человек отрубил ему голову. Дракон со стороны посмотрел на свое тело — из шеи фонтаном била кровь.
Кольцо на груди человека сверкало, как солнце. Потом на Гаргана опустилась тьма, и он вообще уже ни о чем не думал.
Ветер развеял облака, и впервые за долгое время выглянуло солнце. Оно осветило долину, мертвого дракона, Финраеля и маленькую девочку. Солнечные лучи, отражаясь от золотого кольца, ставшего удивительно легким, слепили девочку. Она сердито прищурила глаза.
Финраель Светлый улыбался.
Хорст фон Аллвёрден
Чистое сердце
(перевод Е. Шушлебиной)
— В мире нет ни магии, ни волшебников, ни привидений, Бевин, — поучал Тиам.
Я делал вид, что слушаю, чтобы не получить оплеуху. Этот худой человек мне не больно-то нравился, но все-таки он был моим хозяином и учителем. Кроме того, он кормил и защищал меня. Вместе с ним я объездил мир, а это всегда было моей мечтой.
Время от времени я говорил что-нибудь подходящее или просто кивал головой. Тиам заплатил моему отцу много монет за то, чтобы я стал его учеником и слугой. Я вел нашего ослика Мерцада, тащившего тележку с эликсирами и порошками мастера Тиама, с помощью которых он показывал свои фокусы. Еще на тележке лежали наша палатка и одежда учителя.
— Все зависит от ловкости рук и знания природных явлений. Волшебство — не более чем иллюзия; иногда требуется и небольшой взрыв, чтобы отвлечь внимание публики. Людям нужен обман. При легковерности этих болванов совсем нетрудно завладеть тем, что действительно ценно, а именно — их деньгами. — Тиам самодовольно улыбнулся и хлопнул себя по поясу, туго набитому золотом и серебром.
Он был скуп, но мы не голодали.
Такой образ жизни нравился мне гораздо больше, чем жизнь, которую я вел бы в деревне, выращивая бобы и капусту. Там было достаточно небольшой междоусобицы, одного налета солдат-мародеров, засушливого лета или града — и прощай, урожай! А впереди ждал голод.
Один старый точильщик, приезжавший в деревню каждый год осенью во время праздника урожая, пробудил во мне жажду странствий. Он рассказывал нам не только сказки и легенды, но и новости со всего света: описывал далекие города, в которых жили тысячи людей; рассказывал о войнах и подвигах, о глупости баронов и князей, а еще — о различных чудесах.
С тех пор как помню себя, я всегда радовался приближению этого праздника. Мы еще только заканчивали жатву, закладывали на хранение собранные овощи, закалывали двух свиней, коптили мясо и готовили колбасу, а я уже высматривал старика, которого в деревне прозвали Серым (настоящего его имени я никогда не знал), потому что у него все было серым. Его обувь была сделана из серой замши, накидка с капюшоном сшита из серого сукна, а волосы были совсем седыми. Даже его глаза были подернуты туманной серой пеленой, но он не был слепым.
Завидев его еще издалека, я ликовал. Малышом я забирался к нему на колени, а став постарше, садился на скамеечку у ног и слушал. И только мне одному он рассказывал свою первую историю.
С каждой новой историей во мне крепло желание отправиться в необъятный мир путешествий.
Днем, когда старик точил косы и топоры, я старался быть около него. Сделанная им заточка держалась потом целый год.
И всегда, когда он уезжал, я грустно смотрел ему вслед. Однажды он не приехал. Отец сказал, что он, наверное, умер.
Приехал другой точильщик. Но он не умел так живо и красочно рассказывать. Он ни в какое сравнение не шел с Серым.
