У них под крылом Ночной Побор складывался в себя, как паукообразный монстр — в шкаф. Жители расползались по грязным норам, по щелям, подвалам, чердакам.
Раздался горн. Серебристый перезвон окутал город. За людьми с плохой репутацией и плохими именами накрепко запирались двери.
Раздался второй горн. День вошел в город, как хозяин, не подозревающий, что он в гостях у Ночного Побора.
* * *
Когда ночью сидишь взаперти, разыгрывается клаустрофобия. Но это хотя бы знакомая ситуация. В любой таверне на ночь запирают двери, отгораживаясь от ночных опасностей.
Другое дело — торчать дома у Прыгуш, в нелепой узкой комнате, при свете тощей свечи, когда через стену долетают звуки дневной жизни. Несмотря на темноту и холод, Мошка нутром чуяла, что сейчас день.
За ночь девочка успела привыкнуть, что люди стараются не шуметь. Теперь ей странно было слышать громкий топот, зазывные крики торговцев, уличную суету. Почему-то Мошка думала, что дневная жизнь останется бесконечно далеко. Оказалось, до нее рукой подать.
Она прижалась спиной к двери. Когда сзади раздался резиновый удар, она чуть не выскочила из кожи. И лишь потом до нее дошло, что это ребенок стучит мячиком о дверь, точнее о панель на месте двери. Чтобы не постучать в ответ, девочка стиснула кулаки. Нельзя. Сейчас она — призрак в доме, которого не существует.
Осенью дни короткие. Мошка устроила себе гнездо из тряпок рядом с остывающим очагом. Каждую минуту взаперти надо использовать для сна. Но звуки дневной жизни долетали через трубу, просачивались под дверью, бередили ее чувства. Прыгуши тоже не упрощали ей задачу. Они будто вовсе не собирались ложиться. Мошкино чуткое ухо то и дело ловило скрип прялки, шелест страниц, стоны мебели и коробок, по которым с изумительной легкостью ползала чета, щелчки и хруст из мастерской Сумбура.
Они почти не разговаривали. Госпожа Прыгуша привлекала внимание мужа, дважды стукнув пальцем по мебели, а потом устраивала пантомиму, немало озадачивая Мошку. Сумбур же, услышав «тук-тук», каждый раз подпрыгивал как ужаленный, потом с морозной усталостью смотрел на жену и отворачивался от нее с унылой миной пожизненного заключенного.
Ситуацию усугублял и Сарацин, решивший взобраться Мошке на лицо. Неугомонный гусь оказался мокрым и зеленым. Судя по всему, ванну с краской после Мошки не вылили, и гусь с удовольствием поплавал в импровизированном пруду.
В голове бесконечно крутился разговор с Брендом Эплтоном, словно тележное колесо, попадающее во все ямы подозрений и страхов. Завтра они встретятся, и в этот раз он увидит Мошкино лицо. А что, если с ним придет Скеллоу? Сработает ли маскировка? Когда появятся люди сэра Фельдролла? Успеют ли они организовать засаду?
Обдумывая ночные планы, страдая от ночных тревог, Мошка перестала различать громыхание повозок и песенки дневных жителей. Звуки слились в монотонный фон. Дневная жизнь утратила реальность.
Пусть люди не догадываются, но в Дневном Поборе есть ростки ночной жизни. У всех жителей правильные имена, их никто не заподозрит. Мало ли, почему человек носит перчатки. Кто догадается, с их помощью прячут клеймо в форме ключа? Прямо сейчас эти перчатки занимались общим делом.
Одна пара тихо открыла дверь в кабинет мэра и осторожно пролистала письма. Ага, письмо от мэра Оттакота. Интересно. Левая перчатка взяла бумагу в плен, а правая отлепила печать. «Уважаемый господин, мы вновь призываем вас объединить усилия в Выпалывании Опасного Сорняка, коим является Радикальное Рвение. Пропустите наши войска через Побор, и мы вышвырнем Узурпаторов из Манделиона». Очаровательно. Письмо вернулось в конверт, перчатка подержала печать над свечой и прилепила нагретый воск на прежнее место.
В Комитете Часов другая пара перчаток опустила несколько монет в руку юного Кеннинга, и тот вспомнил про очень важное занятие в дальней комнате. Перчатки тем временем стали перелистывать журнал пропусков в дневной город. Указательный палец, ползущий по списку, замер напротив двух имен.
Третья пара перчаток барабанила пальцами по столу в постоялом дворе. С этого места открывался чудесный вид на определенный кусок городской стены. Ритм сбился только один раз, когда к стене привалился пухлый поэт, известный среди друзей, почитателей, врагов и кредиторов как Эпонимий Клент. Руки он держал сзади, будто защищал ягодицы от холодного камня. Глаза его вдохновенно разглядывали овсяную кашу облаков, заполонивших небо. Отдохнув, Клент пошел дальше, пряча нечто в карман жилета.
Перчатки бросили монетку на стол и отправились в погоню. Левая перчатка водрузила шляпу на лысеющую голову, пока правая помахивала тростью в такт шагам отполированных туфель. В столь уверенном господине сложно было заподозрить шпиона, ведущего слежку.
Клент вальяжно прогуливался по улице, будто шел под руку с музой. Временами он кивал встречным дамам. Лишь готовность оказывать знаки внимания низким деревьям, пустым паланкинам и привязанным собакам выдавала напряженную работу ума. А за ним следом шествовали перчатки, шляпа, трость и отполированные туфли.
Иногда Клент нырял в узкие проходы. Тогда перчатки срезали путь и на следующей улице вновь появлялись у него за спиной. Клент замер перед бродячим оратором, благосклонно рассуждавшим об опасности зловредных уравнителей. Перчатки смешались с толпой зевак и вежливо хлопали в нужных местах. Клент хмуро посмотрел на часы, ускорился, свернул за угол… Перчатки свернули за ним, но их поджидало грузное тело Эпонимия Клента.
Удар. Попытка удержаться на ногах. Восстанавливая равновесие, мужчины рефлекторно вцепились друг в друга.
— Тысяча извинений!
— Нет, что вы, это я виноват.
— Я случаем не порвал…
— Нет, смотрите, все в порядке.
Перчаткам пришлось обойти поэта и тем же уверенным, бойким шагом скрыться из виду. В первом попавшемся закутке они остановились. Их владелец осторожно выглянул на улицу. Пальцы, затянутые в перчатки из кожи крота, побарабанили по кирпичам.
Поздно. Эпонимий Клент пропал. Тучному поэту хватило нескольких секунд, чтобы слиться с толпой. Перчатки разочарованно стиснули кулаки, в полной гармонии с тихими ругательствами, льющимися изо рта.
В паре кварталов от этого места грузно шагал Эпонимий Клент. Глаза бегали по улице, высматривая преследователей, а сердце стучало, как дождь в окно. Сбитого господина он «поддерживал» на уровне пояса. Чуткие пальцы нащупали под тканью связку ключей. За ним следят Ключники. Хуже того, один из них считает, что Клент его одурачил.
— Ах, мистер Клент! Есть вести от вашей девочки? — Не успел слуга открыть дверь, как его оттолкнул сэр Фельдролл, щеголявший в алом рединготе, что подчеркивало красноту его невыспавшихся глаз. Губы у него нервно кривились, а глаза стремительно изучали Клента, его лицо и общее состояние, отметив и одышку, и взъерошенный вид.
