В глазах у Мефа заплясали ухмыляющиеся арейчики. Даф пожалела, что не промолчала.
– Классно! Представляю, что будет, если вначале уменьшить – хм… – ну хотя бы вон ту высотку! А потом продублировать ее тысячу раз, – сказал Меф.
– Мы опаздываем. Пошли! – быстро проговорила Даф.
Надо было торопиться, пока экспериментирующий Буслаев не наплодил в Москве кучу высоток.
Подчиняясь общей, почти вирусной суете, которая охватывает всех, кто оказывается на вокзале, Меф и Даф пронеслись по тоннелю, где из динамиков напирал женский голос:
– Скрр… К шестой платформе третьего… скрр… пути подается поезд номер… скррр… Москва – Симферополь. Нумерация вагонов с головы поезда.
Голос немного помолчал, делая ту натянутую, попрошайническую паузу, которой комик обычно вымогает у зрителей смех, а затем без тени юмора добавил:
– На третий путь подать разборку. Давыдычев, понял?
По всей видимости, этот Давыдычев был известный всему вокзалу тормоз, потому что в следующие пять минут объявление пришлось повторить еще трижды.
– Какой у нас вагон? – спросила Даф.
– Девятнадцатый. Места двадцать шесть, двадцать семь, – не задумываясь, ответил Меф.
Память на цифры у него была цепкая, мужская. Даф же, если и помнила их, то очень приблизительно и только в том случае, если с указанным числом у нее что-то ассоциировалось. Ну, скажем, 12 – месяцы в году, или 32 – количество зубов. Числа же 19, 26 и 27 не ассоциировались у Даф ровным счетом ни с чем, поэтому она решила, что раз так, пусть их помнит Меф.
Девятнадцатый вагон оказался последним. Мефу это почему-то не понравилось. У вагона стояла красная, жаркая проводница в зеленых резиновых шлепанцах. Меф, прищурившись, скользнул взглядом по ауре. Нет, не ведьма…
Меф протянул ей билеты и паспорта. Даф в очередной раз запамятовала, какая у нее фамилия, и собралась подглядеть в свой паспорт сквозь корочку, но тут проводница увидела Депресняка и забыла о билетах. Меф еще на примере Улиты заметил, что чем толще и жарче человек, тем грандиознее у него запасы скрытой нежности, которая в числе прочего изливается и на котиков.
– Ути, какой чудесный уродик! Лысенький! Страшненький! Иди к тете Оксане! – засюсюкала проводница.
Депресняк показал зубки, и проводница благоразумно убрала руку.
– Что, не нравится тебе тетя Оксана? Не нравится и не надо! Будут тут, скажи, меня, уродика, всякие трогать! – Проводница наконец отвела взгляд от «лысого уродика» и переключила внимание на Мефа.
– Какой чудесный мальчик! Какие милые светлые волосики! – запела она с уже знакомыми по коту интонациями. – Надеюсь, тебе есть восемнадцать или ты едешь в сопровождении взрослых, потому что в противном случае тебя ссадят на границе!
Меф внезапно осознал, что, пока они бежали по тоннелю, у него лопнула резинка, которой он закручивал сзади волосы. И вот все, что он отрастил за шестнадцать лет, ни разу не коснувшись волос ножницами, рассыпалось по плечам.
Сгоряча Меф передвинул дату рождения на добрый десяток лет. Тетя Оксана изумленно моргнула.
– Простите, молодой человек, я не думала, что вы так долго болели! – извинилась она.
Вернув Мефу паспорт, она перевела взгляд на Дафну и ее парящие над головой пушистые хвосты. Рот тети Оксаны стал медленно открываться.
– Да-да, знаем! Какая чудесная молодая человечица! Она не лысенькая, как котик. У нее тоже чудесные волосики! – сработал на опережение Меф и, не дожидаясь ответа, скользнул в вагон.
Дафна забрала у тети Оксаны паспорта, примирительно улыбнулась ей и последовала за Буслаевым. Отыскав на одной из дверей цифры «26» и «27», Меф дернул ручку. Дверь не поддалась, однако Буслаев услышал, как с той стороны кто-то довольно завозился.
– Эй, кто там дурака валяет? – крикнул Меф.
– Раньше надо приходить в вагон потому что! – назидательно пояснили ему.
В голосе было хорошо упакованное хихиканье. Меф начал сердиться. Чутье угадывало с той стороны ровесника.
– У нас билеты! – сказал он еще довольно миролюбиво.
– А нам начхать!
Меф потерял остаток терпения.
– А ну ты! Быстро открыл!
– ЩАЗ! Ужо бежу! – ответили ему.
– Кто-то докрякается! – пригрозил Меф.
Лучше бы он не подсказывал. С той стороны, оказывается, были совсем не прочь покрякать.
– Кря-кря! – услышал Меф.
Догадавшись по выражению лица Буслаева, что он сейчас сломает дверь, Даф примирительно коснулась его локтя.
– Будь умнее! Давай я! – шепнула она.
Даф потянула из рюкзака флейту, однако достать ее не успела.
Замок внезапно щелкнул. Дверь отъехала. На одной нижней полке, сдобно благоухая, лежал Ромасюсик, а на соседней, подложив под голову худую, тонкую руку, – Прасковья.
– Кря-кря! – подмигивая ему, сказал Ромасюсик.
Меф мрачно уставился на него.
– Что вы здесь забыли? – спросил он.
– Как что забыли? Мы ехаем в Крым, – дрожа желейными щеками, заявил шоколадный юноша. – В августе все ехают в Крым хавать рест. Прашечка такая бледненькая, зелененькая – ей загорать надо, жрямкать витамины!
Буслаев недоверчиво прищурился. Ромасюсик улыбался, излучая честность на всех волнах. Меф почувствовал, что злиться поздно и бесполезно. Говорил же Арей: «Считай, что объявление уже вывешено на сакральной доске».
Прасковья бросала на него короткие, откровенные взгляды. Ее темные, без блеска глаза смущали Мефа. Ему казалось, что вместе с ее взглядом в его сознание пытается влиться лукавая, умная, опасная сила.
– Нашим поездом? В нашем купе? Как вы пронюхали? – спросил Меф.
Ромасюсик горделиво потрогал зефирный нос.
– Нюхали-нюхали и пронюхали! Прашечка решила, что если уж тащиться сутки в поезде, то лучше в хорошей светленькой компании, хи-хи!.. Может, перекуемся, поиграем, как вы, на дудочке и тоже бросим мрак, и-и?
– Хочешь света – купи себе прожектор! – отрезал Меф.
Вступать в дискуссию с хлопотливой и наглой кучей шоколада ему не хотелось. К свету он еще не приблизился, однако шутки темных его уже смущали. Стражи света никогда не говорили, что завербуются во мрак. Они понимали, что все сказанные слова материальны, даже если произнесены с иронией. Мелкие же прислужники мрака готовы были вербоваться в гвардию света пачками. Во всяком случае, на словах.
Они так много кривлялись и так тянуло их кривляться, что не могли остановиться, и корчились в вечном кривлянии, как в судорогах. Вспомнить того же Тухломона или Хныка. А чего стоит бесконечное передразнивание ритуалов света, без которого мрак вообще жить не может? В этом передразнивании Меф видел слабость Тартара и его прислужников. Они, как мелкие собачонки, с ненавистью тявкали на то, чего втайне боялись.
