— Не знаю, что и сказать.
— Тогда не говори ничего, — ответила я. — Просто обними меня. Прикасайся ко мне, этого довольно.
И я сделала то, о чем давно мечтала. Я пальцем провела дорожку по границе на его теле. Медленно, с макушки, где начинались сложные узоры, по переносице, через центр его сурового рта, по подбородку, потом по шее и мускулистой груди. А потом я коснулась его губами и повторила ими тот же путь. Рисунки действительно, покрывали его целиком, всю правую половину тела. Они и впрямь были произведением искусства, не просто тонкие и четкие узоры, но сущность этого мужчины, его отличительный знак. Он был не слишком высок, не слишком низок, широк в плечах и одновременно ловок. Жизнь налила его мускулы железной силой, но кожа на левой стороне была молодой и гладкой.
— Остановись, Лиадан, — запинаясь, произнес он. — Не… не делай этого, разве что…
— Разве что… что?
— Разве что ты хочешь, чтобы я снова взял тебя, — сказал он, осторожно поднимая меня.
— Это было бы… вполне приемлемо, — ответила я. — Разве что тебе уже надоело.
Он резко выдохнул, крепко прижал меня к себе, и я кожей почувствовала быстрое биение его сердца.
— Никогда, — порывисто воскликнул он, зарывшись губами мне в волосы. — Никогда ты не сможешь мне надоесть!
А потом мы снова легли, и в этот раз были неторопливы и осторожны, и все было иначе, но не менее сладко. Мы гладили и исследовали, и пробовали друг друга на вкус.
В ту ночь мы почти не спали. Наверное, каждый из нас понимал, что время идет слишком быстро, что когда займется заря и завтра превратится в сегодня, нам придется посмотреть в глаза реальности и сделать выбор. Кто стал бы тратить драгоценное время на сон? И мы касались друг друга, шептались и вместе двигались в темноте. Сердце мое было так переполнено, что грозило разорваться, и я подумала: «Это чувство я сохраню навсегда, неважно, что случится. Даже если… даже когда…» Ближе к рассвету он уснул, положив голову мне на грудь, и один раз во сне закричал что-то непонятное и сильно взмахнул рукой, будто пытаясь что-то оттолкнуть.
— Тихо, — сказала я, — тихо, Бран. Я здесь. Все в порядке. Ты в безопасности.
Я держала его в кольце своих рук, смотрела на изгиб высокого потолка пещеры и видела, как постепенно светлеет небо в узкой щели над нами. «Пусть заря наступит попозже, — молча просила я. — Не сейчас, пожалуйста». Но дождь перестал, солнце взошло, и в холодном воздухе зазвучали звонкие флейты лесных птиц. И, наконец, я уже не могла делать вид, что все еще темно. Таинственное пространство, приютившее нас, стало реальным местом, а то, другое, отошло в область мечты.
Мы молча встали и оделись, я сложила одеяла, а он пошел напоить лошадь и поискать сухих дров. Что можно было сказать? Кто отважится заговорить первым? Когда заплясал огонь и на нем зашипел котелок, мы уселись не друг напротив друга, как бывало, а рядом, касаясь телами и взявшись за руки. Вокруг нас становилось все светлее. Мы оба плыли по воле волн: ни указателей, ни путеводных нитей.
— Ты говорила, «честная мена», — наконец выдавил Бран, будто ему приходилось тащить из себя слова слова клещами. — Вопрос за вопрос, согласна?
— Это зависит, кто спрашивает первым.
Он быстро прикоснулся губами к моей щеке.
— Ты, Лиадан.
Я глубоко вдохнула.
— Теперь ты скажешь мне свое имя? Настоящее? Ты доверишь его мне?
— Я вполне доволен тем именем, что выбрала для меня ты.
— Это не ответ.
— А что если я скажу тебе, что имя, данное мне, забыто? — Его рука в моей ладони напряглась. — Что я уже поверил, что меня зовут «негодяй», «подонок», «мразь», «сукин сын», «гаденыш»? Что я слышал эти имена так часто, что не могу вспомнить ничего другого? Имя — это гордость, имя — это дом. У таких ничтожеств как я нет имени, одни ругательства.
Я еле могла говорить:
— Так ты поэтому… ты можешь сказать мне, когда ты… Мои пальцы потерли внутреннюю поверхность его запястья, где сложный узор слегка прерывался. Чистое место, аккуратный овал, в центре которого красовалось маленькое изображение насекомого — пчелы, так мне показалось. Простое, но точное во всех деталях. Тонкие прожилки на крыльях, изящные ножки, толстое, в аккуратных полосках брюшко… На всем теле это была единственная осмысленная картинка.
— Ты очень хорошо все понимаешь, — мрачно произнес он. — Я слишком долго выносил всю эту ругань. Когда мне исполнилось девять, я решил, что уже стал мужчиной и… и порвал с той жизнью. Двинулся дальше. И с того момента шел своим путем. Это, — он дотронулся до пчелки, — стало началом. Я прослышал о мастере, который за деньги выполнял подобную работу. Он сказал, что я слишком молод и мал для полной татуировки. Но это тело, эти руки… я ничего кроме них не имел. Прошлое ушло, я стер его. Будущее было слишком неопределенным. Мне было необходимо… в общем, он выслушал меня и сказал: «Возвращайся, когда тебе сполнится пятнадцать, и ты станешь взрослым. Тогда я сделаю, как ты просишь». Но я настаивал и он, наконец, сказал: «Ладно, один, маленький рисунок сейчас, а остальное — когда ты станешь мужчиной». «Я уже мужчина», — ответил я. Он не стал смеяться, и на том спасибо. И сделал мне вот это — очень маленький рисунок, ты сама видишь, но он положил начало всему. А все остальное пришло позже, через годы.
— А ты сам выбрал этот рисунок? Это существо?
Он кивнул.
— Почему?
— Ты задала уже четыре вопроса, — улыбнулся он. — Я… я не уверен. Может, вспомнилось откуда-то. Не могу сказать.
Он встал и занялся костром. У нас была еда: маленькие, жесткие и кислые дикие сливы, черствый хлеб, который можно было разжевать только если хорошенько смочишь его в горячей воде. Подходящий рацион для путешественника.
— Моя очередь, — произнес он. Я кивнула, ожидая, что он спросит, кто я и откуда. Мне придется рассказать ему. Придется довериться ему в этом.
— Почему я? — спросил он, глядя вдаль. — Почему из всех возможных мужчин ты выбрала меня? Отчего ты захотела, чтобы первым у тебя стал… отщепенец, человек, все действия которого ты презираешь? Зачем отдавать себя… мрази?
Молчание длилось, вокруг пели птицы.
— Ты должна ответить, — серьезно сказал он. — Я почувствую, если ты мне солжешь.
Он больше не прикасался ко мне, он слегка отодвинулся и сидел теперь с мрачным выражением лица, обняв руками колени. Ну как я могла ответить?! Он что, сам не понял? Как он мог не увидеть ответа по тому, как я касалась его, как я на него смотрела? Кто вообще может высказать подобные чувства словами?
— Я… я не планировала, что все произойдет именно так, — пробормотала я. — Но… у меня не было выбора….
