Ознакомительная версия.
– У-ю-ю-юй!
Уж не знаю, какая там внутренняя магия управляла процессом роста аш-шуара, но со стороны это было больше похоже на надувание воздушного шарика сложной формы. Едва прекратил вытягиваться хвост, завившись на конце кокетливой кисточкой с парными ядовитыми железами – вспучились плечи. Гипертрофированные мышцы наползли на крылья и вдруг резко обвисли, вернувшись к прежним размерам, словно шарик проткнули булавкой.
Кстати, несмотря на наши опасения, крылья грифона крепко приросли к львиной тушке и смотрелись вполне органично: три малых костяных пальца задорно торчат; четвертый, самый длинный, переходит в кожистую летательную перепонку; место сращения тонко обозначено короткой пушистой шерсткой, которая на туловище превращается в настоящую густую шубку.
Дольше всего формировалась голова.
Выбранный Урби череп прежде принадлежал утконосому вепрю-певуну, а эти животные славятся множеством особенностей. Их челюсти вытянуты вперед наподобие клюва, носовые кости срастаются, образуя на голове гребень или шлем, пронизанный внутри полыми трубками и пустотами. Пустоты при этом являются резонаторами, меняющими силу и высоту издаваемых зверем звуков, и лучшие представители вепрей-певунов могут похвастаться тем, что уморили врага одним лишь боевым кличем.
– Грозен! – тихо сказала Вторая, покусывая белокурый локон.
– Вот это зубищи! – прошептал Третий, почтительно отползая к стене.– Как они только во рту помещаются? И вперед, и вбок, и вверх, и в сторону… Такой прикус уже никакими брекетами не исправишь!
– Это будет звездный час Организации! – голосом, полным чувств, провозгласил куратор.– Приготовьтесь, ребята! Главное, не пропустить начало сердцебиения – сразу после шестого удара он откроет глаза!
Стук!.. стук!..
От ритмичных ударов стенки погреба задрожали и с крайних крюков сорвались недоеденные толстяком круги колбасы. Пересмешник громко икнул, но моментально заткнулся, что-то почувствовав.
– Забилось! – умилился Третий.– А громко-то как!
– Да уж…
Стук!..
– Три! – душераздирающим шепотом поведала чертовка.
На пересмешника было жалко смотреть. Заговоренные цепи крепко держали его тело, давая лишь ту жалкую свободу передвижений, которая дарована мухе, угодившей в паутину. Он истерически дрыгался, ругаясь, тряся крыльями, вращая глазами, – и все это без толку.
Тонкая мутная пелена третьего века на глазах химеры дрогнула и поползла в стороны, словно театральный занавес, готовящийся открыть зрителям удивительное действо. Пересмешник забился под потолком, как бабочка в сачке. Легкая дрожь пробежала по телу зверя, заставив встать дыбом львиную шерсть. Нос вздернулся кверху и застыл.
СТУК!..
Разожженный костер тепла практически не давал, но зато исправно шипел, трещал и норовил выплюнуть сырые прутья, предложенные ему в качестве основной пищи. Серый дым низко стелился над травой, заставляя щуриться и ощущать на языке едкую горечь.
Провозившись с капризным пламенем почти час и насквозь провоняв гарью, Жекон в итоге затоптал его, молча улегся на дно лодки посередине между Гелланом и Иливой и сразу же уснул, не выпуская из рук любимые мешочки.
Через несколько часов стало еще холодней. Продрогший принц проснулся от стука собственных зубов и странного ощущения теплых прикосновений к лицу. Открытые глаза встретили немигающий взгляд Иливы, сидящей на противоположном конце лодки и внимательно смотрящей на него. Взгляд был странный: нежный и какой-то отчаянный, он словно поглаживал кожу и в то же время отталкивал.
«Ведьма… Точно, ведьма – у обычной женщины просто не может быть таких глаз…»
Словно прочтя его мысли, Илива фыркнула, отвернулась, щеки Геллана моментально обожгло холодом и…
«Пропал…» – обреченно понял принц.
Короткое озарение не имело ничего общего с пресловутой «проскочившей искрой». Проживая в стране свободных нравов, к своим годам его высочество успел подставиться под изрядное количество искр, которые ярко вспыхивали и катастрофически быстро гасли. В данный же момент ни о какой пиротехнике даже речь не шла.
Просто некто невидимый жахнул принца огромным кулаком по сердцу, забрался в его голову и самым хулиганским образом нарисовал там портрет Иливы во весь рост и со всеми подробностями.
Растерянно ухмыльнувшись в ответ, Геллан поспешил вскочить на ноги и чуть не опрокинул лодку вместе со сладко сопящим на дне Жеконом, про которого совершенно забыл. Терслея рядом не было.
К тому моменту, когда командир вернулся, на берегу чадил свежий костер, по обе стороны от него молча грели руки напряженные Геллан с Иливой, а вокруг них приплясывал чрезвычайно обеспокоенный маг.
– Где тебя носило? – гаркнул он довольному Терслею, с сапог которого стекала вода.
– Что-то не спалось, решил сходить на разведку. Мы прибудем даже раньше оговоренного срока, представляешь? – весело откликнулся командир ловцов.– В Биттивасе настоящее наводнение, говорят, воды по колено. Хорошо, хоть дом Урби недалеко от гномьего лаза. Привратник будет через час, можем пока отдохнуть и перекусить. Что там у нас с собой из провианта?
– Сухари, – с достоинством сказал маг.– И матросская солонина. Кабанья вырезка, будете?
– Не надо про кабана, – попросил Геллан с брезгливой гримасой.
– Да уж! – поддержал его Терслей.– Обойдемся сухарями, Жекон.
– Я бы съела кусочек, – тихо попросила Илива, опуская глаза и незаметно сглатывая слюну.– Если никто не будет.
Маг иронически усмехнулся и, порывшись в мешке, протянул девушке тонкий сверток. Та быстро развернула пергамент и без церемоний впилась в твердое мясо крепкими белыми зубами.
Геллан заставил себя не глазеть, хотя это было не просто.
Удивительная безыскусность, свойственная их новой попутчице, буквально завораживала. Грация, с которой она двигалась, была начисто лишена продуманного кокетства. Поворот головы, жест, которым она перебрасывала косу за спину, манера задумчиво переступать с носка на пятку – все казалось удивительно естественным и простым. Ни одного лишнего движения. Но каждое движение доведено до совершенства.
Жаль, что Илива так откровенно и неприкрыто игнорирует своего спасителя. Очень жаль.
Впрочем… Геллан задумался и пришел к неутешительному выводу: с первого дня побега девушки вообще выказывали ему обидное равнодушие. По крайней мере, в портовом трактире ни одна из кухонных прислужниц не состроила ему глазки, а уж о более ощутимых проявлениях симпатии и говорить не приходилось. Что там говорил Муальд о пресловутой красоте души? По всему выходило, что одна и та же душа представляется девушкам весьма привлекательной, если она заперта в теле наследника престола, и совершенно безобразной, если ее засунуть в тело скромного работяги.
Ознакомительная версия.
