Андрей Бондаренко - Карибская эскапада

Глава шестнадцатая

Дела текущие и "Путь во тьме -2"

Место, где подследственные располагались, и в полной темноте безошибочно можно было определить — по ругательствам изощрённым, которые старый Джек Негро без устали в темноту посылал:

— Засранцы засранные, недоделанные! Развяжите, матерей ваших всех, оптом и в розницу, руки затекли совсем, не чувствую уже! Попить хоть дайте, сатрапы дешёвые!

А, ведь верно, за всеми этими происшествиями часов пять прошло, не сладко узникам нашим приходится: сидят в полной темноте, связанные по рукам и ногам, в полном незнании — чего от жизни ждать дальше.

Зажёг я фонарь масляный, загодя с собой прихваченный, осветил место разговора будущего.

Допрашиваемых, Мари тогда грамотно расположила, так, чтобы друг друга совсем не видели, прикрутив к доскам неслабого квадратного ящика, до верху тротилом набитого, но — по разные стороны.

Карибский охотник к нам лицом сидел, прикрыв глаза от света неожиданно вспыхнувшего, но, не забывая при этом, оглашать недра Парадного зала площадной бранью. Судя по отсутствию на его лице видимых повреждений, Мари так и не успела с ним по душам поговорить.

Джек потряс головой, проморгался, и, наконец, смог рассмотреть подошедших. На лице его застыла гримаса непритворного удивления, рот широко раскрылся, а взгляд неожиданно потеплел, и, если так можно выразится, его глаза цвета утреннего неба — на западе, в ясный погожий день, — «заулыбались».

— Айна! — Негромко произнёс Джек, улыбаясь широко и радостно, — Ты откуда тут взялась? Ну, молодец, вовремя! А то меня здесь за гада какого-то приняли, думал — пристрелят скоро. Ты уж заступись за старика, расскажи им — кто такой Джек Негро. Расскажи!

Молодая индианка присела перед замолчавшим вдруг стариком на корточки, отрешённо уставившись в его глаза. Минут пять, в полной тишине длился этот необычный допрос, наконец, Айна перевела взгляд в мою сторону и задумчиво произнесла:

— Это правильный гринго. Его душа — чиста, как вода горного ручья. Он — наш друг, и пойдёт с нами дальше, до конца. А Мари — он простит, я попрошу его об этом.

Индианка заговорила на своём языке, произнесла всего несколько коротких предложений, но этого хватило: старый Негро радостно закивал, демонстрируя своё понимание и полное прощение по отношению к произошедшему.

Айна выхватила из деревянных, украшенных искусной резьбой ножен, клинок, отливающий в тусклом свете светильника тёмно-сиреневым, ловко перерезала верёвки, помогла охотнику подняться на ноги.

— Привет, Андреас! — Как ни в чём ни бывало бодро пропыхтел старина Джек, потирая свои занемевшие запястья, и, одновременно приседая на негнущихся ногах, — Ерунда, я уже всё позабыл. Да и вообще — на войне как на войне! Кстати, Смолл уже давно голоса не подавал, вы бы посмотрели — чего там как.

Дело старикан говорит.

Обошли ящик, фонарь на связанного Томаса направили. Да, здесь Мари с подозреваемым уже плотно пообщаться успела: на щеке горного инженера ожог багровый, нос на сторону свёрнут, из под вырванного с мясом ногтя правой руки кровь сочится — лужица приличная уже на каменный пол натекла. Лицо у Смолла — белее кафеля туалетного, голова запрокинута, глаза закрыты, из уголка рта тонкая розовая струйка вытекает.

По всем признакам — в бессознательном состоянии находится. Почему же это ресницы чуть заметно дрожат? Несведующий человек и не заметит, но, кто это здесь — несведущий? Уж точно, что не я. Притворяется, пень ясный. Только вот — зачем? Тем не менее, решил развязать несчастного. Нагнулся, узлы стал распутывать, тут рука Айны на моё плечо легла.

— Не надо, Андреас, этого делать, — скучным таким, безразличным голосом индианка говорит, — Павиан только в клетке безопасен, а змея ядовитая — только мёртвая безвредна. Отойди, пожалуйста, от этого притворщика.

Спорить, конечно, не стал, в сторонку отошёл.

А Смолл, тем временем, глаза открыл и на Айну уставился. Чего в том взгляде больше было: удивления, злобы или — страха смертельного? Трудно сказать, я же не психолог, какой, а так — авантюрист записной, правда — с многолетним стажем.

Айна над связанным Смоллом склонилась, и нож свой страшный, которым только что верёвки на руках и ногах Джека Негро перерезала, в грудь бедного горного инженера и воткнула — со знанием дела. Вошёл клинок в тело по самую рукоятку, из кости какого-то животного изготовленную, дернулся Томас Смолл несколько раз, глаза его широко раскрылись и застыли — навсегда, а душа — к Небесам отлетела.

Выдернула Айна нож из груди покойного, ногой об живот его уперевшись, вытерла лезвие клинка, кровью запачканное, о рукав своей куртки, да спокойно так орудие убийства (или — правосудия?) в ножны вставила.

— Что же ты наделала, девочка? — Джек забормотал, в обалдении полном прибывая, — Зачем же ты так?

Я и не стал вопросов никаких задавать. Понял уже, за время нашего короткого знакомства с этой девицей, что просто так, типа — сгоряча, она никогда ничего не делает.

И объяснит — причины поступка своего, если, конечно, нужным сочтёт.

Вот, сочла, похоже:

— К заходу солнца, в двадцати днях пути от Сан-Анхелино, за Синими Горами, рудник грингос находится. Розовое железо мягкое там добывают. Этот шакал, который человеком прикидывался, там начальником был. Лично кнутом индейцев — разных племён, бил, глаза вырывал, расстреливал. Душ погубленных за ним — больше, чем у нас троих пальцев — на руках и ногах. Теперь с него там — в Стране Снов, за всё спросят.

Айна прокричала что-то в темноту, тут же появились несколько чиго, отвязали покойника от ящика с тротилом, и уволокли куда-то, наверное — хоронить.

Возвращались в Загадочный зал в полном молчании, друг на друга не глядя.

Остальные наши товарищи, в отличие от нашей троицы, прибывали в отличном настроении. Зорго, по пояс голый, сверкая многочисленными свежими белоснежными повязками, жарил на костерке летучую мышь, предварительно ободранную и насаженную на железный прут. Рядом с костром беззаботно прохаживался доктор Мюллер, зажав в зубах мундштук любимой трубки, выпуская к потолку пещеры, клубы ароматного дыма.

Мари в сторонке постирушками наспех занималась. А Лёха, вольготно развалясь на походном раздвижном стуле и закинув больную ногу — свежезагипсованную, на картонную коробку с бренди, мурлыкал себе под нос любимый романс, небрежно перебирая струны старенькой обшарпанной гитары.

— Что с тобой случилось, picarilla? — обеспокоенно спросил приятель, едва только взглянув на Айну.