Через некоторое время он потерял живые существа из виду. Они вновь появились в поле его зрения неожиданно — и двигались ему наперерез. Если бы кто-то из них остановился, встреча могла и не состояться. Но они не проявляли такого намерения, а Дроунж просто не мог этого сделать. Предощущение несчастья было чуждо Дроунжу в той же степени, в какой чувство раскаяния — акуле.
И все же остаток надежды ожил в нем, когда ему удалось проскользнуть мимо первого путешественника, потом мимо второго. Третьему — большому коту — тоже посчастливилось.
Четвертый замешкался, словно почуяв Дроунжа. И неожиданно сделал попытку ухватиться за кусок его гниющего тела.
Гной плеснул ему на пальцы и кисть. Глаза двуногого вылезли из орбит, он начал судорожно хватать ртом воздух. Древнее зло быстро проникло в его плоть, и несчастное существо с трудом смогло сделать лишь несколько шагов.
Дроунж знал, что будет дальше. Как только яд начнет действовать, двуногий упадет и начнет выть. Когда его конечность сгниет до локтя, он вновь начнет лихорадочно двигаться. Потом замрет и в скором времени погибнет.
Удивительно, но спутники двуногого остановились. Один из них бросился к пострадавшему, вместо того чтобы спасаться бегством со всей прытью, на какую способны эти организмы. Устремился к своей собственной гибели, отметил про себя Дроунж. Отметил равнодушно, без раскаяния и без волнения. Такое тоже бывало на пути. Дроунж продолжал движение, сразу позабыв о бессмысленных попытках глупца помочь товарищу. Коснувшись зараженного, он также погибнет. Такова судьба Дроунжа; так было, так будет!
Двое других, правда, не спешили приблизиться к несчастному. Они не видели Дроунжа. Но третий смотрел прямо ему вслед, так осмысленно, словно ощущал не просто его присутствие, но и причастность к случившемуся. Он как будто видел его!
Самая древняя часть Дроунжа питала исчезающую надежду, что существо будет держаться от него на расстоянии, но в остальном он оставался равнодушен к тому, что будет. Одной смертью больше, одной меньше, какая разница? Велика ли ценность одной дождевой капли, упавшей в море?
Сначала Дроунж подумал, что осознавшее его присутствие существо решило покопаться в собственной спине. Видно, ему стало больно; этому ощущению Дроунж отчасти мог посочувствовать. Затем Дроунж обнаружил, что двуногий остался невредимым, скверна почему-то не коснулась его, а копается он в каком-то искусственном объекте. Одновременно двуногий издавал громкие звуки — предупреждал своих товарищей, чтобы те держались подальше от того, кого сразил Дроунж. Потом странный двуногий вынул из искусственного объекта какую-то вещицу.
Дроунж решил, что этот предмет не может представлять для него угрозы. Это был небольшой кулек размером не больше ладони двуногого. Очертаниями предмет напоминал луковицу, многие тысячи которых Дроунж погубил, двигаясь по плодородным фермерским полям далеко-далеко на юге.
Двуногий выдавил из кулька капельку какого-то липкого снадобья. Паста была бледно-розового цвета и резко пахла омытой дождем ивой и просто молодыми побегами.
Ускорив шаг, двуногий обогнул Дроунжа, подбежал к больному товарищу и намазал пастой его пораженную конечность, издавая подбадривающие приятеля звуки. Другие его спутники по-прежнему держались в отдалении.
А в следующее мгновение Дроунж почувствовал, как что-то коснулось его.
Разумеется, это была случайность. Ничто никогда не касалось Дроунжа. Это он касался всех, кто попадался ему на пути. Ощущение было таким захватывающим, что Дроунж впервые замедлил свое неумолимое движение, чтобы лучше сосредоточиться, осмысливая его.
Это была не боль. Дроунж лучше других живых существ знал, что такое страдание, что такое агония. Знал все их виды и разновидности. Это ощущение было иным. Новым и непонятным. Не в силах понять, что случилось, он мог лишь продолжить движение; сила, влекущая его в одном направлении, на время стала слабее, но не исчезла совсем.
А странный двуногий вместо того, чтобы спасаться бегством, расширил воздействие. Оно захватило часть тела Дроунжа размером с подушку. И в этой области происходили какие-то непонятные изменения.
Дроунж был не в силах подобрать определение тому, что происходило. Он не был напуган. Тот, чье бремя — нести смерть, не испытывает страха. Но он был смущен, если не сказать — растерян.
Часть его, хотя и ничтожно малая часть, изменилась, причем так быстро, что Дроунж не успел сообразить, что надо делать. Какая-то реакция напрашивалась сама собой, но Дроунж не мог ее осуществить, не понимая.
Внезапно предмет, которым этот безумный двуногий касался тела Дроунжа, упал на землю. Двуногий тут же его подхватил. Дроунж ждал, что его конечности сразу же начнут гнить, но этого не случилось.
Обмазав предмет липкой пастой, двуногий уничтожил все зло, которое перешло на него от Дроунжа. И конечность двуногого, пострадавшего первым, как и остальные части его тела, тоже на глазах принимала прежний, здоровый вид. Он прижимал ее к себе и не сводил с нее глаз, словно наблюдал, как идет исцеление. Никаких признаков смертельных страданий и агонии он не проявлял.
Все происходящее представлялось Дроунжу случайным происшествием. Ошеломляющим, но случайным. Краткое примечание в объемистом словаре, шуткой судьбы, кратковременной остановкой на извечном пути зла через действительность.
В боку, там, куда второй двуногий вонзил свое копье, слегка покалывало — и все. С самим Дроунжем никакой беды не приключилось. Чем можно повредить тому, кто нес в себе все хвори мира?
Все же это покалывание заставило Дроунжа оглянуться. И он увидел картину, в которую не поверил.
Тот двуногий, который был настолько глуп, что вступил с Дроунжем в контакт, проявил очевидное безразличие к ущербу, нанесенному его другу. Он бежал от него — бежал к Дроунжу. Он гнался за ним!
Очевидно, это был сумасшедший — что поделаешь? Дроунж не убыстрил ход и не замедлил его. Ему не было дела до того, какая безумная идея овладела настигавшим его существом.
Догнав Дроунжа, двуногий остановился. Одна из его верхних конечностей поднялась. Дроунж никак не отреагировал на этот жест. Тогда двуногий метнул что-то в Дроунжа — это был тот самый сверток с липкой пастой, который раньше лежал у двуногого на ладони. Сверток угодил в то место, которое трогал двуногий. Дроунж едва почувствовал это и воспринял удар с тем же безразличием, с каким относился к любому прикосновению. Что бы ни сталкивалось с ним, это неизменно кончалось страданием.
Ударившись, кулек лопнул, и его содержимое выплеснулось на спину Дроунжа. Он и на этот раз не придал этому значения.
