острова Эар звезды светят со дна моря. Возле Эара да еще дальнего Сорра. И что такого больше нигде нет, и те звезды безымянные.
— Вот именно, — сказал Гед. — Я уже слышал об этом раньше от матросов на корабле, который впервые доставил меня на Рок. А один рассказал мне про Плотовое Племя, обитающее где-то далеко в Южном Просторе. На сушу они сходят лишь раз в год, чтобы нарубить бревен для починки плотов, а весь остальной год, днем и ночью, океанские течения носят их там, где нет никаких островов. Хотелось бы мне взглянуть на плоты-деревни.
— А мне совсем не хочется, — ухмыльнулся Боб. — Там, где суша, а на ней сухопутный народ — другое дело. Пусть море спит в своей постели, а я в своей.
— Я хочу повидать все города Архипелага, — говорил Гед, держась за парусный канат и вглядываясь в расстилавшуюся перед ними серую пустыню. — Хавнор, центр мира, Эю, где родились все мифы, и Фонтаны Шелиета на Вае. Все города и все большие острова. Маленькие острова тоже, и все чужие земли в Просторах. Хочу заплыть на Запад до самых Драконьих Островов. Или на север, до ледяных полей, до самой земли Хоген. Кое-кто утверждает, что та земля больше всего Архипелага, другие говорят, что она лишь скопление рифов и скал, вокруг которых намерзли ледяные поля. Точно никто не знает. Хотел бы я поглядеть на китов в северных морях. Многое желал бы я повидать, но не увижу. Приходится идти туда, куда я иду, вдаль от светлых берегов, где живут люди. И надо спешить, так спешить, что времени не остается больше уже ни на что. Весь солнечный свет, все города и дальние страны променял я на Призрак власти, на Тень, на Мрак.
И, будучи прирожденным магом, Гед претворял свои страхи и сожаления в песни и короткие плачи — не только о себе самом. Друг же, отвечая ему, пел словами героя из «Деяний Эррет-Акбе»:
О, если б раз, еще лишь раз,
Узреть Блистающее Сердце Мира,
О белый Хавнор мой…
Так плыли они трудным своим путем по широким, забытым всеми морям. За весь день они увидели лишь косяк серебристой рыбы, направляющейся на юг, но даже ни один дельфин не выпрыгнул из воды и ни одна птица — альбатрос, буревестник или хотя бы чайка — не пролетела в пасмурном небе. И по мере того как на востоке становилось все темнее, а на западе разгоралось тусклое красное зарево, они чувствовали себя все более одинокими и затерянными. Боб достал еду и, разделив ее на двоих, сказал:
— Напоследок давай выпьем эля. За ту, что догадалась поставить в лодку бочонок с вином, за мою сестренку Иву. Вот кто знает, чем утолить жажду мужчин в открытом море в плохую погоду.
Услыхав его слова, Гед оторвался на время от унылых дум, от созерцания простиравшегося перед ними моря и выпил за здоровье Ивы с бо́льшим рвением, чем Боб. Теперь, когда он вспомнил о ней, ему показалось, что она, такая мудрая и по-детски прелестная, находится где-то совсем рядом. Таких девушек он до сих пор не встречал; правда, он и не подумал, что кроме Ивы, не знал больше ни одной молоденькой девушки.
— Она напоминает мне рыбку, молоденькую форель, которая резвится в чистых горных ручьях, — сказал он ее брату. — Совершенно беззащитная, только поймать ее невозможно.
При этих словах Боб глянул ему в глаза и улыбнулся.
— Ты и впрямь прирожденный маг, — сказал он. — Ведь ее истинное имя — Кест.
На Языке Истины «кест», как хорошо знал Гед, означало «форель». Гед почувствовал непонятную радость. Но спустя какое-то время он сказал, понизив голос:
— Не следовало тебе называть при мне ее имя.
Но Боб, который никогда легко не сдавался, возразил:
— У тебя ее имя в такой же безопасности, как мое. Да, и угадал ты его сам, без моей помощи.
Красное пламя на западе подернулось серым пеплом, а пепельный цвет стал сгущаться в черный. Гед завернулся в шерстяной плащ на меху и улегся на дне лодки. Боб, держась за фал паруса, тихонько мурлыкал строфы из «Энладских Деяний», те самые, где говорилось, как маг Морред Белый, покинув Хавнор на парусной лодке, прибыл на остров Солеа и там, в весеннем саду, увидел Эльфарран. Гед уснул задолго до того, как Боб дошел до печального конца их любви — смерти Морреда, разорения Энлада и затопления садов Солеа безжалостными морскими волнами. Незадолго до полуночи он проснулся и заступил на ночную вахту, а Боб лег спать. Маленькая лодка шла по неспокойному морю неровно, упрямо боролась с ветром, пригибавшим паруса к самым волнам. В кромешной тьме они вслепую летели в ночь. Но незадолго до зари сплошная пелена туч распалась, и между коричневыми краями облаков показался тонкий серебряный серп луны, он осветил море слабым, тусклым светом.
— Луна идет на ущерб, — буркнул Боб, проснувшись на заре, когда на время утих холодный ветер.
Гед глянул вверх, на белый полукруг над побледневшими на востоке водами, но промолчал. Первое в новом году Безлунье после Солнцеворота называлось Красными Ночами, и в году оно противостояло Лунным Ночам и Долгому Танцу летом. Несчастливое время для путешественников и больных. Во время Красных Ночей детям не давали истинных имен, никогда не пели Деяний, не точили мечей или инструментов и никому ни в чем не клялись. Это был темный полюс года, и считалось, что в эти дни ничего нельзя начинать, ибо любое дело кончится несчастьем.
На третий день после отплытия с острова Содер они увидели на волнах прибрежный мусор и, следуя за птицами, приплыли к Пелимеру, маленькому островку, торчавшему низким бугорком над беспокойным морем. Жители его говорили по-хардически, но с особым выговором, странным даже на слух Боба. Путешественники сошли на берег, чтобы набрать свежей воды и хоть немного передохнуть от моря. Им удивились и подняли гам, однако в первые часы были к ним хорошо настроены.
Но живший в главном селении острова колдун — немного не в своем уме — мог говорить и думать только об огромном змее, якобы подъедающем основание острова Пелимер, отчего остров вот-вот поплывет по воле волн подобно отрезанной от причала лодке, доплывет до края света и оттуда соскользнет вниз. Поначалу
