И вот сейчас Синекрылый чувствовал, что очень близко подошел к опасной черте. Как Эзгио тогда сказал? «Они все закончили одинаково. У каждого из них было и воспитание, и идеалы - хорошие, добрые, честные. О да, у каждого. Только человек растет, взрослеет, знакомится с людьми, учится, болеет, влюбляется и… задумывается. А так ли все, чему его учили в детстве? Так ли нужны эти честь и благородство? Ответы могут быть разными, но однажды появляется какая-то мечта или желание. Да, желание, будет точнее. И вот тогда все эти эфемерные принципы начинают казаться глупыми детскими сказками, такими далекими от реальности, что просто смешно. И человек всего лишь протягивает руку… Один маленький шажок. Одна подлость, одна ложь, один удар в спину или… чужая расстроенная судьба. Иногда мелочь, иногда трагедия. Но не суть. Просто вот в такой момент вы предаете себя, опускаете планку, навсегда теряете чистоту, а ведь когда-то ваш Король именно за обещание, что такого не повторится, и выторговал у судьбы право на существование всего человечества. Ведь так? Именно честь и добро когда-то сплотили людей, вырвали из полуживотного состояния и дали новый шанс. А коли вы вновь нарушаете этот негласный договор с судьбой, то и она забирает свой дар - вашу жизнь. В том числе и словами моего проклятия».
«Все ошибаются, и ты ошибешься». Златко не знал, чей это голос, но услышал его столь явственно, будто эту фразу и правда произнесли вслух, хоть это было и не так. И стало жутко. Синекрылый понял, насколько близко он оказался к тому, чтобы проклятие Эзгио сбылось. Конечно, то была не его жизнь, но кто знает, может, и этого было бы достаточно? Где должен быть сделан «маленький шажок», о котором говорил шаман, в сознании или действиях?
И тут же стало жутко от иной мысли: «Неужели так всю жизнь только страх перед этим проклятием и будет удерживать меня от бесчестных поступков?»
Ответ опять же пришел неизвестно откуда - от шамана, от того, кто отправил их в это путешествие во времени, или от самого сознания Бэррина: «А так - со страхом перед наказанием - и живет большинство людей, мало тех счастливчиков, кто не испытывает сомнений».
«Ой- ой-ой! Где я? Что я? Тьфу, кто я?! Э-э-э… что опять произошло? Демон постарался?!» -заметалось сознание Ивы в панике.
- Анастасия! - Рука, которая легким стуком коснулась двери в комнату, выглядела слишком морщинистой для того, чтобы принадлежать телу, в котором травница недавно находилась, и куда более изящной, чем была у самой Ивы. Да и голос явно принадлежал не кому-то из них.- Можно я войду?
Ответом было молчание.
«Странно»,- возникли мысли неизвестной женщины. Она волновалась. Не могла не видеть, что в последнее время творится с Анастасией, и это ее сводило с ума.
«Она ушла»,- зная, что та ее не услышит, пояснила знахарка.
- Настя? - Ручка легко поддалась под напором руки незнакомки, и она оказалась перед открытой дверью в спальню девушки.
«Это неприлично. И просто непорядочно,- подумала женщина. Но все же медленно вошла внутрь. Аккуратно и беззвучно прикрыла за собой дверь.- Все-таки я ее мать. Я должна знать…» - Чувствуя, что это не то объяснение, которое успокоило бы ее совесть, дама все-таки не смогла удержаться. Слишком велика была ее тревога. Она отлично знала свою дочь и поняла, что та что-то замыслила, причем настолько серьезное, что сама была не уверена, правильно ли она поступает.
«Мать! Это мать Анастасии!» - Иве стало страшно при мысли, что должна сейчас чувствовать эта женщина.
Она прошла вперед. Зеркало отразило довольно немолодую даму с идеальной осанкой, с высокомерным выражением породистого лица.
«Не хочу стареть,- подумала Ива.- Но если все же придется, то хочу выглядеть примерно вот так. По крайней мере, достойно. А то порой старость бывает так омерзительна, что становится жутко при мысли о наличии шанса до нее дожить».
Пока травница предавалась лирическим размышлениям, госпожа Вицлавская заметила лежащую на столе книгу. Явно не из семейной библиотеки. Анастасия не позаботилась ее убрать, зная, что никто без ее разрешения в комнату не зайдет. Ее матери вновь стало стыдно за собственные действия. Но это чувство владело ею недолго, поскольку пары взглядов хватило для того, чтобы понять, что перед ней. Она знала, что это за книга. Сама она ее никогда не видела, но много раз слышала о ней. В их семье ходили байки про некоего демона, что забрал несколько душ женщин из их рода. Мало кто способен решиться на подобное, но если уж рискнул, то… такую тварь потом отвадить почти невозможно. И еще госпожа Вицлавская слышала, что демона вызывали с помощью книги. Потом она то ли исчезала, то ли от нее избавлялись, но спустя время она вновь появлялась, чтобы украсть еще одну душу.
Руки немолодой женщины задрожали. Она прекрасно понимала, что побудило ее дочь к подобному поступку, что заставило ее обратиться к демону. Госпожа Вицлавская видела, какой любовью расцвела ее девочка, когда рядом с ней появился Александр. Анастасия всегда была упрямая и здравомыслящая, ее мать даже боялась, что это помешает найти того, кого она полюбит, ведь любовь частенько предполагает некоторую жертвенность, по крайней мере, более мягкое поведение. Однако все сложилось самым наилучшим образом. Александр не только принял ее дочь со всеми ее особенностями, но и восхищался ими, любовался, что действовало на Настю, как лучи солнца на цветок - заставляло ее раскрываться и расцветать. Как же ее мать радовалась, глядя на них! Эта любовь действительно делала их счастливыми, но при этом они отчаянно стремились к еще большему счастью, жаждали добиться лучшего для них обоих. Подобное не часто встретишь среди тех, кому взор заслоняет взаимное чувство. Если б только не эта война…
Что же ей делать?
Женщина потрясенно стояла посреди комнаты. Она теряет дочь. Вряд ли на свете есть что-то страшнее потери собственного ребенка. Разве что потерять его вот так…
Она сама не заметила, как прижала ладонь к губам. В зеркале отражалось ее перекошенное лицо, куда идеальная осанка девалась, сгорбились плечи, ноги так подогнулись, что ей пришлось опереться на стол. Она долго стояла, согнувшись и еле дыша. Голова кружилась, а сердце отказывалось принимать то, о чем говорил разум.
«Накажу! Выпорю! Запру и не выпущу! Она у меня получит!…»
Но ничего этого она, разумеется, не сделает, и женщина отлично это понимала. И горе вновь черным туманом наполняло ее сознание.
Медленно, очень медленно госпожа Вицлавская направилась к двери, дрожащая ладонь еле смогла повернуть ручку. Даме пришлось опереться о косяк, чтобы не упасть. А когда она вышла, долго не могла сообразить, куда ей идти, хотя проходила по этому коридору каждый день по нескольку раз.
