Масочник поджал губы, снова покосился на Шельма и, отвернувшись, кивнул.
— Могу показать и рассказать.
— Лучше записать и научить.
— Лучше.
— Покажи свою маску.
— Что?! — Гиацинт так резко повернулся к нему, что Веровек, попавший в его поле зрения, непроизвольно отшатнулся, а Шельм инстинктивно прижался к боку оставшегося невозмутимым Ставраса.
— Покажи свою маску, — совершенно ровным голосом повторил лекарь.
— Нет, — быстро взяв себя в руки, отрезал тот.
— Ты ведь хочешь узнать, откуда узнал я?
— Я уже знаю. От него, — кивнув в сторону Шельма, бросил Гиацинт раздраженно.
— А откуда знает он?
— А ты знаешь, что для масочника обозначает демонстрация маски вне клана?
— Мне хочется верить, что доверие.
Они долго смотрели в глаза друг друга. Шельм не спешил отстраняться от Ставраса, с другой стороны от шута нервно заерзал на лавке Веровек. Михей во главе стола оглаживал седые усы и не вмешивался до поры до времени. Муравьед сидел тихо, но руки с бедра своего масочника так и не убрал, напротив, не сильно сжал его, то ли в успокаивающем, то ли в подбадривающем жесте. Гиацинт поставил локти на стол, сцепил пальцы в замок, положил на них подбородок. Все это не отрывая взгляда красных глаз от лица Драконьего Лекаря. А все остальные, кроме Муравьеда, смотрели на него самого, выжидая.
Масочник прикрыл глаза красными, как волосы на голове, ресницами, и на его щеке медленно начала проступать маска. Сначала маленькая, миниатюрная, она постепенно разрасталась, становясь выпуклой, объемной, пока не заняла собой всю щеку. И только тогда тонкие пальцы Гини отделили ее от тела и положили на стол перед лекарем на то место, на котором предупредительный Муравьед раздвинул тарелки. Но даже на столе маска продолжала расти, пока не приняла свои истинные размеры. Маска, закрывающая лишь глаза и пол лица, оставляя открытыми лоб и рот с подбородком, такова была Коломбина, украшенная под цвет волос своего масочника красными перышками и маленькими рубиновыми капельками.
— Теперь твоя очередь, — тихо произнес Филлактет.
Шельм посмотрел на него, поджал губы и положил на стол возле своей тарелки руку ладонью вниз. Его Арлекин тоже проступил сначала контуром, потом стал объемным, разросся, окрасился в сине-голубые с серебром тона, на кончиках шутовского колпака звякнули серебряные бубенчики, улыбка маски тут же стала шире, ехиднее. И вот и Арлекин в полный рост лег рядом с Коломбиной. В отличие от нее, маска Полишинеля, как еще называли Арлекина, полностью должна была закрывать лицо.
— Красивые, — нарушил повисшую тишину Веровек. — Жаль, что ты мне её в детстве не показывал.
— Если бы ты своей паникерше няньке еще и про маску рассказал, что, дескать, у дяденьки какого-то в подворотне видел, представь только, чтобы тогда началось, — фыркнул шут и зачем-то поднялся. Все недоуменно посмотрели на него снизу вверх. — Еще не все, — еще тише, чем Гиня до того, прошептал Шельм. Глубоко вздохнул и немного нервными движениями, закусив губу, стал расстегивать рубашку.
Гиацинт недоуменно глянул на Ставраса, на него же посмотрели Михей и Веровек, но лекарь ничем не выдал, что ему известно для чего шут вздумал разоблачаться.
А тот, обнажив торс до пупка, замер, еще раз вздохнул и словно бы бросился в ледяную воду. Лицо застыло восковой маской, а на груди голубой нитью засветился овальный контур. Мир замер на бесконечно длинное мгновение, и завертелся вновь лишь тогда, когда на стол к другим двум маскам легла третья. Белая, овальная, без улыбки и пестрых украшений, просто повторяющая контуры лица, его лица, Шельма. Шут же медленно осел на лавку. Его тут же подхватил Ставрас, обнимая за плечи.
— Шельм?
— Все… нормально, — запнувшись, хрипло отозвался тот, навалившись на него. Медленно поднял руку, зачем-то обнял за шею, вяло улыбнулся, прикрыв глаза, и уткнулся лицом в плечо. — Я просто никому еще её не показывал. Первый раз всегда… немного неуютно.
— Больно, — уточнил Гиацинт и через стол пересекся взглядом с лекарем. В глазах масочника тот прочитал решимость.
Филактет встал, перегнулся через стол, не обращая внимания на то, что полы его свободной, белой рубахи, которую он не заправлял в штаны, могут испачкаться в еде, поставил локоть на стол и зачем-то схватил ладонь Шельма, с подозрительной бережностью сжимая тонкие пальцы голубоволосого мальчишки. Тот распахнул измученные глаза и недоуменно посмотрел на него. Кукольник улыбнулся. Ободряюще, тепло.
— Я — Гиацинтлимш, отныне и впредь, клянусь.
И, как ни в чем не бывало, вернулся на свое место.
Шельм моргнул, еще раз и еще. И только потом до него дошло.
— Нет! — вскричал он с какими-то почти истерическими нотками в голосе. — Я не приму!
— Уже принял, — легкомысленно отмахнулся Гиацинт и буквально накинулся на еду.
Шельм стоял, и его явно потряхивало. Ставрас хмурился.
— Гиацинт? — строго спросил лекарь, пытаясь снова усадить шута, все еще прибывающего в растрепанных чувствах.
— Я принес ему Клятву Маски, он её принял.
— Нет!
— Да, дорогой. Да. Раньше надо было "нет" кричать, до того как руки разняли.
— Откуда я знал, что ты такую подставу мне устроишь?! Да, как тебе такое вообще в голову пришло?!
Устав от недопонимания, Ставрас резко приподнялся, обхватил шута за плечи и снова усадил рядом с собой. Тот попытался опять вскочить, но лекарь коротко рыкнул на него и Шельм притих, возмущенно сопя у него под боком.
— Что такое Клятва Маски? — спросил тем временем у масочника Веровек.
— Клятва, аналогичная вашей клятве на крови, которую гвардейцы и другие особоприближенные дают королю.
— Клятву, которую нельзя нарушить даже в смерти?
— Да.
— Почему ты дал её Шельму?
— Потому что он Вольто. И совет Иль Арте, действительно, полным составом сошел с ума раз смог это проглядеть, — бросил Гиацинт, подложил себе на тарелку сразу две куриных котлетки и повернулся уже к шуту. — За что ты сорвал с него маску?
— Захотелось, — буркнул тот, зло сверкнув глазами.
— Прекрати дуться.
— Дуются дети, убогие и… драконы. А я — злюсь.
— О, как ты о драконах-то? Неужели, так не нравится быть запечатленным?
— А с чего бы мне должно нравиться?
— С того, что он Радужный Дракон, — произнес Веровек, тяжело вздохнул и отвернулся.
Все резко замолчали.
— Век? — нарушил паузу Шельм.
— Я, может, и не очень умный. Но не идиот же. Драконий Лекарь всегда жил в Столице, всегда помогал людям и… драконам. А потом он сказал вчера, что когда-то был драконом, а до того, что за воспитанием детей из моего рода он перестал приглядывать двести лет назад. Значит, раньше-то смотрел, контролировал. Покровительствовал.
