- Зачем? - перебила она, изучая его, внезапную глубину его тёмных глаз и мягкую линию губ. - Зачем ты хочешь, чтобы я поехала?
Его брови нахмурились. - Нхика, разве это не очевидно?
Конгми держали её, потому что нуждались в её услугах, но Кочин... Между ними всегда была борьба: он отталкивал её, но всегда возвращался, как гравитация. Теперь он хотел притянуть её к себе, но по какой причине? - Если это просто очередной план по моему спасению и изоляции, тогда, Вен Кочин, я клянусь -
Кочин наклонился вперёд и поцеловал её.
Нхика резко вдохнула от удивления, прежде чем поддаться этому, его рукам на её щеках и его губам на её губах. Он, должно быть, исцелял её, или, может быть, она исцеляла его; Нхика не могла сказать. Её чувства перепутались, его прикосновение было подавляющим, и всё же она никогда не чувствовала себя более комфортно в своём теле. Кочин притянул её ближе, одна рука переместилась на её талию, и Нхика распалась от его прикосновения: мышцы отрывались от костей, нервы пылали, лёгкие разрывались. Жест, чтобы оставить её без дыхания, за которым последовало тепло, чтобы его восстановить.
Наконец он отстранился, но оставался близко, на расстоянии волоска, пространство между ними было как пространство между нервными окончаниями: сырое и электрическое. Она хотела поцеловать его снова, но он прошептал: - Ответил ли я на твой вопрос?
Нхика кивнула, не в силах произнести ни слова. Шлюпка покачивалась от их перемещённого веса.
- Я не думал, что могу выигрывать споры, целуя тебя, - сказал он, улыбаясь, когда отодвинулся на расстояние вытянутой руки. Он убрал прядь её волос. - Я хочу покинуть этот город, но не хочу покидать тебя. Так что, поедешь со мной?
Теперь она поняла. Он просил её поехать не потому, что она была единственным другим целителем сердца, и не потому, что чувствовал себя обязанным защищать её. Он просил её поехать, потому что хотел её.
Нхика держала его взгляд, обдумывая предложение. В Теумасе ей уже приходилось начинать жизнь заново десятки раз, и единственное, что у нее осталось ценного, - это кольцо, которое она носила на шее. Если бы ей пришлось сделать это снова, если бы ей пришлось выбрать что-то, что наконец-то станет постоянным, то это был бы Кочин.
- Да,- сказала она, более уверенная, чем когда-либо. Плывя на этой шлюпке с тенью городского пейзажа Теумаса далеко позади, Нхика ощутила всплеск чего-то истинного и подавляющего: счастья. - Я поеду с тобой.
Кочин улыбнулся так широко и по-детски, что она не могла не ответить ему тем же. - Я надеялся, что ты так скажешь.
Затем он поцеловал её снова.
Глава 25
Когда они добрались до частного кладбища семьи Конгми, они обнаружили, что присутствовал только узкий круг людей - брат и сестра, Трином, Хендоном и несколькими чиновниками. Ни полицейского оцепления, ни прессы, ни аристократических гостей; казалось, Конгми прислушались к необходимости соблюдения конфиденциальности.
Трин пришел открыть ворота внизу холма, крепко поприветствовал Нхику и с настороженностью посмотрел на Кочина, сопровождая их по дорожке. Возле склепа, они встретились с остальными, все были консервативно одеты для этого случая.
- Вот они, - сказал Хендон, обращаясь к офицерам. - Мы можем начинать.
Нхика осмотрела присутствующих: несколько констеблей; смотритель кладбища; криминалист; и пара рабочих кладбища, каждый из которых был вооружен сумкой с инструментами. Все они приблизились, когда Трин распахнул ворота мавзолея, но Нхика заметила, как Кочин задержался позади. Она наклонила голову в вопросе, но он улыбнулся ей ободряющей улыбкой, лишь слегка приподняв уголок губ, как бы говоря: «Я останусь в стороне».
- Прошу, - сказал Андао, жестом пригласив рабочих кладбища, которые затем вошли в склеп, чтобы вынести тело мистера Конгми из его склепа.
Так и пошел процесс эксгумации: медленно, неловко и без разговоров. Все смотрели прямо на закрытые ворота склепа, слыша какие-то сколы и стоны, пока рабочие пытались извлечь запечатанный гроб.
В последний раз она была на этом кладбище во время похоронной процессии, но сегодняшний день не был похож на тот - похороны были мрачными, а сегодня солнце нещадно палило с безоблачного неба. Тогда она едва могла думать из-за шума фанфар и криков журналистов, а теперь у неё были только мысли.
Было еще одно отличие: тогда она чувствовала себя такой маленькой, видя это кладбище с его надгробиями, столь многих Конгми, непрерывно растущей линии, увековеченной в граните и мраморе. Теперь она поняла, что ей не нужно такое воспоминание о себе после смерти. Если все, что она сделала в этом городе, не будет связано с кладбищами или детьми, а с освобождением одного единственного целителя сердца, этого будет достаточно.
Может быть, это и есть всё, чем на самом деле является наследие: воспоминание о могиле. Оно не обязано быть громким, и оно не обязано быть прославленным; оно просто должно быть. Так же и с целительством сердца, которое умерло за поколение до неё, но с побегом её семьи из Яронгеза, наследие продолжало жить в таких, как она, и как Кочин. Шепот там, где когда-то был крик, но голос, тем не менее.
И, возможно, этого было достаточно.
Наконец, рабочие кладбища вышли из склепа, сигнализируя о завершении своей работы уважительным поклоном. Криминалист двинулся к воротам, но Мими подняла руку.
- Если можно, - начала Мими, - могли бы мы попросить немного времени, чтобы воздать наши последние почести наедине?
Криминалист уступил им. С понимающим взглядом, Мими поднялась по ступеням склепа. Нхика последовала за ней.
Трин закрыл ворота за ними, оставив их в обществе лишь тех, кто участвовал в заговоре. Внутри склеп вызывал клаустрофобию он был бесцветным по сравнению с его внешним монументом, свет пробивался сквозь верхние окна, а стены были окружены криптами. В этих стенах было достаточно места для многих поколений наследников Конгми, и только один гроб был вынут из своего места и стоял открытым в центре склепа.
Мими вздрогнула, ища утешения у брата. - Я не могу смотреть, - сказала она, её голос был тихим.
Сначала никто не осмелился подойти к гробу. Нхика ждала одобрения - от брата и сестеры, Трина, даже Хендона, но когда никто не дал разрешения, она сама шагнула вперед.
К её удивлению, мистер Конгми выглядел не намного иначе, чем в последний раз, когда она его видела, возможно, это было результатом хорошего бальзамирования и сухой могилы. Единственное отличие было в том, что всё немного усохло, щеки стали вялыми, глаза пустыми, а кожа на черепе стянулась вокруг волос. Нхика не могла найти в себе чувства отвращения или страха перед трупом; в этот момент она ощущала лишь сожаление за то, что они собирались сделать.
С легким жестом она позвала Кочина к себе. Затем он достал бутылку и иглу и повернулся к брату и сестре.
Мими спрятала лицо в куртку брата, но Андао кивнул Кочину в знак разрешения. Кочин набрал в шприц достаточную дозу. Он собирался ввести его в мышцы мистера Конгми, но застыл, игла дрожала над восковой кожей. Когда Нхика посмотрела ему в лицо, выражение его глаз было печальным. Видя его раскаяние, а также возобновленное горе Конгми, её грудь сжалась.
Нхика обхватила пальцами руку Кочина, и вместе они ввели иглу.
- Достаточно небольшого цианоза вокруг губ и немного пятен на коже, этого будет достаточно, - сказала она. Кочин кивнул, снимая перчатку, чтобы успокоить, но шум от Мими остановил его.
- Подождите, - сказала она, впервые посмотрев на тело. Какие бы слова она не готовила, они тут же покинули её, как только её взгляд упал на отца. Вся тяжесть момента, казалось, доходит до неё постепенно: сначала как боль, разрушающая её каменное выражение, затем как вода, наполняющая её глаза, и наконец, как сильная дрожь её губ. Она через силу произнесла: - Нхика, можешь ли ты это сделать вместо него?
- Я? - Нхика обменялась взглядом с Кочином, но он не возражал.
