— И поэтому ты решил, что я Радужный Дракон? — мягко спросил лекарь.
Веровек вскинул на него глаза и сразу же отвел.
— Да.
— И что же будешь делать теперь, когда я выбрал не тебя?
— Радоваться, — ответил королевич, повернулся к нему и улыбнулся немного грустно. — Я рад за Шельма. Правда, очень рад. Но мне грустно, потому что… — он сделал паузу, явно не решаясь сказать, отвел глаза, снова вскинул и все же выдохнул на одном дыхании: — Раз у него есть ты, я ему вряд ли даже другом понадоблюсь.
Шельм фыркнул:
— Конечно, понадобишься. А этот вредный старикашка у нас еще попляшет. У-у-у-у!
— Так, и кто здесь старикашка? — осведомился Ставрас, сурово сдвинув брови.
— О! Значит, на вредного ты уже согласен, любимый?
— Согласен. А за любимого явно кому-то пора не только уши надрать, но и что помягче, тоже. Для профилактики полезно.
— И что же это? — невинно захлопал ресницами шут.
Ставрас скривился, прищурился и резко дернул его на себя. Из глаз шута все ехидство и кураж тут же вытеснила легкая паника, лекарь усмехнулся, но тут вскричал Веровек.
— Вы опять?! — вопросил он, как обвинитель на допросе, — Да, сколько можно уже?!
— А чего ты, собственно, возмущаешься? — полюбопытствовал Гиацинт.
— Да, как вы не понимаете?! Не могут двое мужчин любить друг друга. Это, во-первых, ненормально и против самого естества человеческого, во-вторых, ну как, скажите мне, один может… подчиняться другому, тем более, если речь о таких, как они?
— По-моему, ты не про подчиняться хотел сказать, — внимательно посмотрел на него масочник. И переглянулся с Шельмом.
— Ага. Братец, по-моему, ты слово перепутал. Не подчиняться другому, а отдават…
— Замолчи! — Веровек вскочил и взвыл, заткнув руками уши. — Не говори!
— Да, ладно тебе, чего ты так реагируешь-то? — изумленно протянул Гиацинт. — Это же личное дело каждого, с кем спать. В конечном итоге, тебя же в этом участвовать не зовут.
— А что, дорогой, может, поучим мальчика уму разуму, с собой позовем, — промурлыкал Шельм в сторону Ставраса и тут же схлопотал подзатыльник. Попытался возмутиться, но тот глянул на него так, что пришлось прикусить язык.
— Значит, так, — произнес Ставрас твердо. — Веровек, прекрати быть ханжой. Гиацинт прав, каждый сам выбирает с кем ему быть.
— Но вы-то, вы-то не выбирали ничего, вы просто…
— Да, что ты так переживаешь? — снова встрял Гиацинт. — Вот мы с Муравьедом уже пять лет вместе и ничего, как видишь, живем же и…
— Любим, — тихо, но твердо откликнулся Мур и посмотрел на королевича так, что тот так и замер с открытым ртом, медленно опустившись на лавку. А кузнец, тем временем, посмотрел на лекаря: — Так куда вы едете через наши края?
— В Драконьи Горы.
— Зачем?
— Узнать хотим, кто яйца драконьи ворует и распродает. Не слышали ничего об этом?
Гиацинт и Муравьед переглянулись, и разговор продолжил уже масочник.
— Ну, мы сами, пытались… — произнес он, пряча глаза от лекаря.
— Пытались что?
— Я еще в детстве мечтал о драконе. Нет, правда, глупо, конечно, но мечтал. А когда нашел в себе смелость покинуть клан, захотел хотя бы попытаться осуществить свою мечту. Думал, вот найду драконье яйцо, маленькие драконы ведь такие маленькие, ничего совсем не знают, и он, вылупившись, запечатлит меня. Если не будет знать, что я масочник, то почему бы нет?
— Думаешь, запечатляет дракон? — уточнил лекарь
Масочник недоуменно посмотрел на него.
— Нет. Запечатляет сам мир. Но вы, ты сам сказал, не принадлежите этому миру, поэтому на вас драконы издревле и не запечатляются. Только и всего. И дело вовсе не в том, что они вас считают монстрами или особо сильно ненавидят, просто сам мир видит в вас чужих.
— Все еще видит? — прошептал масочник, уткнувшись в тарелку. — Но позволил родиться Вольто.
— Я не знаю, — так же шепотом ответил Ставрас. — Возможно, уже нет. Но кто скажет наверняка?
— Мы пойдем с вами, — заполнил повисшую паузу голос кузнеца.
— Уверен? — уточнил лекарь.
Тот кивнул.
— Раз уж Гиня дал мальчишке клятву, я поддержу его. Заодно покажем, что нашли.
— И что же?
— Гнезда драконов.
— С яйцами?
— Да.
— Но без драконов?
— Откуда ты…
— Это мертвые гнезда. Драконы никогда не вернутся к ним. Я просто собираю их в одном месте, чтобы не валялись, словно обычные камни. Там целая огромная поляна усеяна драконьими яйцами, но дети из них уже никогда не вылупятся.
— Но почему?! — воскликнул Шельм и остальные молчаливо его поддержали.
Ставрас тяжело вздохнул, внимательно посмотрел на Михея, словно решая, стоит ли рассказывать о таком при драконоборце, но тот ответил решительным и твердым взглядом, показывая, что если ему так принципиально, то он может и выйти, хоть недоверие и обидит его. Но лекарь отрицательно покачал головой и все же ответил при всех.
— Драконихи не высиживают яйца, лишь откладывают их и улетают. Выращивать детей вменяется драконам, но и они не всегда, точнее довольно часто, безразлично относятся к своему будущему потомству. Тогда кладка остается без присмотра и медленно умирает. Хорошо, если из такой кладки каким-то чудом удастся вылупиться одному, двум, чаще никому. Да и те, которые все же вылупляются, не всегда выживают в горах, в одиночестве.
— Но это же ужасно! — неверяще пробормотал Шельм. — Почему они это делают? Они же не звери, они разумны.
— Эгоисты, — бросил в сторону Ставрас. — Кому охота возиться с детьми, когда можно куда интереснее провести время и без них? Поэтому наш племя вымирало, когда Август пришел меня убивать. А я только-только заменил тогда прошлого Радужного и ломал голову, что же делать, как не дать драконам самим себя уничтожить. А тут он, и я подумал о человеческих детях. Вы, в большинстве своем, никогда их не бросаете. Ваши матери за жизнь своего ребенка могут вытворить такое, что никогда бы не смогли, не будь они в тот момент в ответе за судьбу своего потомства. Ваши мужчины готовы драться в десять, в тысячу раз яростнее, сметая всех и вся на своем пути, даже тех, кто заведомо сильнее, если знают, что за их спинами женщины и дети, потомство, семья. Магию запечатления подарил нам сам мир, но к людям драконов вывели мы с Августом. Дракон, запечатленный на человека, всегда заботится о своем потомстве, взращивает, воспитывает, любит. Точно так же, как человек, — договорив до конца, Ставрас замолчал.
Молчали и все присутствующие. А потом тишину нарушил Гиня.
— Знаете, по-моему, на этот день выпало слишком много откровений. Может быть, перенесем остальные хотя бы на завтра?
