В общем, лететь Сухрому нравилось, даже Датыр, с опаской относившийся сначала к тому, что им придется довериться такому на вид малонадежному средству передвижения, как «Раскат», успокоился и уже не ходил по палубе с таким видом, словно она могла в любой миг под ним провалиться. Единственное, что их угнетало, – компактность, с какой корабль был выстроен.
Сначала, когда капитан Виль привел их в каюту, которую выделил им, со словами о том, что здесь обычно располагается сама Госпожа, если использует корабль для своих целей, рыцарь ему не поверил. Он решил, что они попали в какой-то на редкость тесный и неудобный коридор, чуть больше обычного шкафа, а не в каюту. Но это оказалось именно то место, где им предполагалось обоим жить в течение путешествия.
– Как же я тут размещусь? – гневно удивлялся рыцарь, когда осознал, что это никакой не коридор, а жилое помещение. – Тут же даже разогнуться в рост невозможно, а ведь Госпожа еще выше меня.
– Она обычно располагается здесь, господин, – отозвался капитан. – И часто со своей служанкой, а то бывает, что и с добрым господином Торлом, ее главным советником, ежели она берет его с собой.
– Они тут втроем размещаются? – уже по-настоящему изумился Сухром. – И даже спят с господином Торлом в этом… помещении?
– Нет, спать доброго господина Торла отсылают в мою каюту, но это очень неудобно, потому что мне там приходится работать… Знаете ли, сидеть над картами, читать лоции, прокладывать курсы и вести бортовой журнал, да многое, в общем, приходится делать. Но служанку свою Госпожа оставляет здесь, при себе, так что и тебе, господин рыцарь, не может быть тут слишком уж… – капитан задумался на миг, – совсем уж невместно.
Сухром выпрямился, стукнулся макушкой о палубу над собой, чуть присел и все же, исполненный достоинства и, как ему казалось, праведного негодования, спросил, возвысив голос:
– Ты вообще знаешь, что мы должны будем подобрать еще трех как минимум прочих смертных, чтобы… Ну о том, куда ты их должен будешь доставить, тебе знать не положено. Но это будут, возможно, очень большие существа.
– Не знаю, что и ответить, господин рыцарь, – капитан вполне по-свойски, едва ли не с оскорбительным намеком, с точки зрения Сухрома, почесал затылок, – но, когда они появятся, мы решим эту задачку.
И все, на том разговоры о «вместности» их помещения были закончены. Пришлось смириться, хотя находиться так близко и тесно со своим слугой, пусть это и Датыр, которого Сухром знал столько же, сколько помнил себя, было непросто. Иногда они сталкивались, и тут уж было не до выговоров о том, как полагается вести себя слуге со своим господином, потому что старому оруженосцу действительно некуда было деваться.
Как бы там ни было, но они прижились вдвоем в похожей на шкафчик каютке, хотя иногда, вставая по нужде среди ночи со своей не слишком широкой кровати, Сухром вынужден был наступать на спящего на полу на стеганой кошме Датыра.
Но если с бытовыми удобствами было сложно, то смотреть на землю, проплывающую снизу, оказалось и приятно, и даже полезно, как заметил Сухром через пару дней. Обычно он располагался на палубе перед возвышением в две ступени, на котором безраздельно господствовал тот, кто в этот момент управлял кораблем. Иногда рыцарь просто стоял, придерживаясь за многочисленные ванты, уходящие к баллону над ними, а иногда и садился, подстелив кошму Датыра. И смотрел вниз, причем ограждение палубы было настолько низким, к тому же сделанным из реденьких и даже хлипких на вид стоечек, что видно было все, что рыцарю хотелось рассмотреть.
Лишь два или три раза он спустился в трюм корабля, где среди каких-то тюков и ящичков, сделанных из тоненьких досок, в днище был вделан настоящий световой люк, забранный стеклом. Оно было настолько прозрачно, что почти не мешало смотреть и ничуть не искажало проносящиеся под днищем корабля виды. Поразмыслив, Сухром решил, что это было не столько дорого, сколько по-настоящему необходимо, для того, например, чтобы, как было над Слободой, точно выбросить трап и поднять кого-нибудь на борт.
Но в трюме из-за загроможденности было еще меньше места, чем в его с Датыром каютке, к тому же люк был невелик, только-только под размеры тарха, и потому-то рыцарь предпочитал любоваться полетом и землей, расстилающейся внизу, с палубы.
Земля действительно была с высоты забавным, даже увлекательным зрелищем. Рыцарь со своим превосходным зрением с удовольствием рассматривал ее, почти не замечая времени, случалось, что и про обед забывал, пока Датыр не приносил ему мисочку с каким-то варевом или блюда из риса, в которых тархи тоже оказались мастерами. К тому же забывчивость по поводу еды оказалась кстати, потому что кормили на «Раскате» довольно скудно, и для Сухрома, привыкшего к обильным и изысканным блюдам, это было еще одним малоприятным сюрпризом, с которым тем не менее пришлось смириться.
Равнина под ними была все же странной, иногда она отливала всеми цветами радуги, причем краски оказывались горячее, насыщеннее, чем бывали, как Сухром это отлично помнил, в Верхнем мире. Даже поля казались разноцветно-зелеными, и очень необычно было видеть с высоты, какими разнообразными бывают эти самые оттенки зелени. Тем более что они делились на какие-то квадратики или неправильные четырехугольники, причем один дополнял другой иногда по столь правильным и четким линиям, что оставалось удивляться труду смертных, затраченному на это.
Попадались деревеньки, причем стояли они, как правило, на небольших возвышенностях, которые почему-то почти всегда возникали у небольших рек, похожих с высоты на какие-то разделительные канавы. Но пару раз им случилось пролетать и над большими реками, в которых отражалось небо и которые бесконечными серо-сизыми дорогами уходили так далеко к горизонту, что у Сухрома даже глаза начинали слезиться, если он пытался рассмотреть что-либо в этой безмерной дымчатой дали. Это было даже труднее, решил рыцарь, чем смотреть, например, в пропасть.
В пропасти почему-то всегда угадывается дно, завершение вертикали, а вот завершения этим горизонтам не бывало, наоборот, представлялось, что они длятся, и длятся, и длятся, и… никогда по-настоящему не кончаются. Все равно что смотреть в небо, только не в близкое небо, по которому можно было лететь на таком корабле, как «Раскат», а в высокое, со звездами и такими лишь смутно угадываемыми далями, что и представить все пространства, возникающие за другими пространствами, невозможно. От этого могла бы закружиться голова, если бы Сухром об этом как следует подумал, вот только он был не силен в том, чтобы думать, а значит, и голова у него не кружилась. Лишь иногда ему становилось тоскливо, но тогда он звал Датыра со стаканчиком вина, а отвлекшись на это нехитрое действие, спустя пяток минут уже снова мог смотреть на мир, не опасаясь того, что эта протяженность затянет его в себя, как водоворот затягивает мелкие листья и сучья.
