Внезапно вперед подался человек в черном. В его глазах полыхали злые огоньки.
— Боярин, сей скоморох — тот самый. Владыка будет вам очень благодарен, если у нас не возникнет разногласий.
— Кто? Радим? Да его даже Коло Скоморохов за своего не считает.
— Владыка о другом ведает. Сей ночью мы упустили именно Радима. Однако теперь он от нас не уйдет, ведь верно, боярин?
Тут Радим и узнал человека в черном. На дворе Боровичка он представлялся как Григорий, диакон Святой Софии. Вот угораздило! Скоморох попятился.
— Радим, извиняй, однако ничего поделать не могу. Дела церковные не в моем попечении. Придется тебе с Лукой побеседовать. Только сильно не страшись, я за твоей судьбой прослежу.
— Ох, помилуйте, господин великий боярин! Не выдавайте! Не дайте попам меня сгубить! — Радим рухнул на колени.
— Если все им честно расскажешь — ничего тебе не будет.
— Что расскажу?
— Все, что спросят.
— Благодарствую тебе, боярин. Владыка сей милости не забудет. Отплатит сторицей, — Григорий легонько поклонился.
За спиной Радима, откуда ни возьмись, появились трое дюжих молодцев в синих плащах. Они несильно, но настойчиво подтолкнули его в сторону ворот. Скоморох не успел надышаться вольным воздухом, как снова оказался в полоне.
Лука Жидята встретил пленника в мрачной каменной клети, насыщенной сыростью и запахом тления. Через небольшое зарешеченное оконце под сводчатым потолком проникал скудный свет. В полутьме угадывались очертания грубо сколоченного стола и пары скамей. Епископ сидел спиной к свету, поэтому разглядеть его лица Радим не мог. В глаза бросились только длинные пышные волосы и густая борода, из-за чего голова Луки казалась непропорционально большой. Перед епископом лежали каравай и головка сыра. Он отщипывал от них небольшие кусочки и отправлял в рот. Проглотив, Лука запивал вином, прикладываясь к глиняному кувшину с тонким горлышком.
Рядом с епископом стояли несколько мускулистых гридей в тонких льняных рубахах с закатанными рукавами. В руках они держали плети и дубинки. Радим понял, что шуток здесь не любят.
— Владыка, мы поймали скомороха, — с гордостью заявил Григорий, подходя к епископу.
— Молодцы, — скрипучим холодным голосом ответил Лука. — Поставьте его так, чтобы я видел его глаза.
Несколькими грубыми тычками в бока Радима пе-Редвинули под луч дневного света.
— Помилуйте, владыка! — Скоморох поспешил рухнуть на колени. — Ничего не творил против вас, не заду…
— Пусть вернется на место и помолчит.
Радим получил хороший удар коленом в зубы, но не упал. Сзади его подхватили под руки и поставили на ноги. Отплевываясь кровью, Радим заскулил от боли.
— Какой-то он несурьезный.
— Так скоморох же, владыка, грязный смерд.
— И такие люди замышляют против меня. Ая-яй… Епископ задумался, потом поднялся из-за стола и подошел к Радиму:
— Отвечай, кто тебя послал? Ефрем? Туровид? Имя Ефрема скомороху ровным счетом ничего не говорило. А вот Туровид а Радим помнил хорошо. С этим парубком он как-то угодил в серьезную переделку в Ладоге. Бояре плели интриги, ведьма ворожила, а скоморох оказался между ними. Туровид тоже тогда шкурой рисковал. Однако, как позднее понял Радим, из добровольного интереса. Парубок-то то непростой оказался: из волхвов, верховный заводила Коло Скоморохов. О нем, что ли, епископ расспрашивает?
— Никто меня не посылал, владыка. — Разбитый рот мешал говорить. — Сам пришел. Хотел за море податься.
— Дудика, подоткни ему малость. Удар поддых согнул скомороха пополам.
— Так что насчет Ефрема и Туровида?
— Не вели казнить, владыка! О каких Туровиде и Ефреме молвите? Много их по свету.
— Говори обо всех.
— Про Туровида слыхал. Он заводила Коло Скоморохов.
— Туровида вспомнил. Уже хорошо. А Ефрема не знаешь?
— Слыхал о многих с таким именем. Да не припомню, чтоб свиделся хоть с одним.
— Лукавишь…
— Честно, не знаю! Вот вам крест, владыка!
— Чудно крестишься. Ну, да ты — скоморох, нехристь, что с тебя взять. Как думаешь, Григорий, Ефрем тут действительно ни при чем?
— Сомнительно, владыка. Митрополит в этом деле точно замешан.
— Вот и мне так кажется. Ладно, выкладывай, зачем тебя Туровид в Новгород послал? Что велел?
— Никто меня не посылал, владыка!
— Дудика…
Тяжелый кулак гридя обрушился на голову Ради-Скоморох повис на руках сторожей безвольной уклой.
— Перебрал, Дудика!
— Винюсь, господин…
Епископ вернулся за стол. Он отщипнул сыра и начал жевать.
— Плесните на него.
Гриди приволокли два ведра холодной воды, окатили Радима. Охая, он пришел в себя.
— Говори, — потребовал Лука.
Радим прекрасно понимал, что он может либо честно молчать и снова получить хороших тумаков, либо беззастенчиво врать, оттягивая расправу. Второе явно было предпочтительнее. Сдохнуть от кулаков Дудики он всегда успеет.
— Туровид меня послал. Убьет, если узнает, что я рассказал. Я должен сесть на ладью и плыть за море.
— В Рим? — Куда?
— К римскому бископу?
— Да, да, владыка, к нему, к нему самому. Они большие друзья с Туровидом.
— Неужто? Что думаешь, Григорий?
— Врет. Зачем бы поганый язычник к святейшему престолу отправился?
— Кто знает… Отвечай, зачем тебе в Рим?
— Весточку от Туровида передать. Этому… биску. пу…
— Интересно. Ужель и там вороги?
— Сомнительно, господин. Врет скоморох.
— Какую весточку, отвечай!
— Ну… — Радим задумался, силясь сочинить нечто правдоподобное. — О скоморохах. Мол, мы всегда друзья ему.
— Григорий, ты слышал?
— Невероятно, владыка! Туровид — самый отъявленный волхв. Его князь терпит только потому, что отец терпел. Святейший престол ни за что с ним общаться не станет!
— Правду иль кривду говоришь, скоморох? Смотри, не играй со мной!
— Правду, истинную правду!
— В пыточную его. Проверим.
— Пощады, государь мой, владыка!
К крикам Радима прислушиваться никто не стал. Его схватили за руки и поволокли к невысокой двери, обитой железом. Дудика отворил проход, пропуская остальных внутрь. В пыточной пахло несколько лучше, чем в каземате со столом. И все благодаря паре жа-ровень с полыхающими углями. От одной из них шел аромат слегка подгорелого мяса.
— Как тут дела? — спросил епископ полуголого детину у жаровни.
— Все, что мог, он сказал. Сознался, что помог скомороху улизнуть. А Туровида не знает. Святейшего митрополита тоже.
— Чего еще жаришь?
— Румяню, господин. Может, что добавить пожелает.
