— Любезный брат мой, сегодня слышал я ропот среди соотчичей. Оголодали они, ты же им не смог ничем помочь. Прости меня, что без разрешения твоего отправился на промысел: дичи красной хотел с дружинниками добыть для всех и натолкнулся вдруг в лесу на караван купцов чужеземных. Первыми воины, что охраняли их добро, открыли стрельбу из луков, пятерых наших положили сразу. Но в схватке скорой и решительной, потеряв еще пятнадцать человек, мы порубили да покололи пять десятков иноземцев и добычей богатой завладели по праву победителей. Прими ее. Здесь немало вещей прекрасных, которые позволят синегорцам продержаться до тех пор, покуда Пустень не распахнет перед ними свои ворота.
Владигор молчал, но было видно, как перекатывались под кожей его щек желваки.
— Нет, покамест мешки ты, Велигор, передо мною развязывать не смей. Вопрос хочу тебе задать: ну коли ты решил пойти за дичью, так где же ваши луки? Ведь не с мечом же стал бы ты гоняться за лосем или кабаном?
Велигор, понимая, куда клонит Владигор, все же решил защищаться:
— Княже, луки мы взяли, но бросили их, когда пришлось обороняться. Среди деревьев лучше всего мечом сражаться, а не луком.
Крас же, стоя за спиной Владигора, шептал ему:
— Ван, не доверяйся этому человеку! У него и подчиненных ему людей не было луков. А зачем, скажи, щиты, если идешь на охоту? Что-то я не слыхал в нашем государстве об обычае брать на охоту щит.
Владигор проникался смыслом слов чародея, точно холст, оставленный под дождем, вбирающий в себя влагу. Сурово спросил у брата:
— Ну а щиты для чего брал? Думал, может, от рогов косули ими обороняться?
Велигор потупился. Он осознал, что обмануть брата ему не удастся, — князь вначале хочет выяснить, сколь справедливым был его поступок, а уж выгоды нападения на караван считает делом второстепенным.
— Владигор, — глухо сказал его единокровный брат, — лукавить не стану больше. Я нарочно дружинников с собой позвал, чтобы захватить добычу. Но разве из корыстных побуждений сделал я это? Нет! Лишь желание дать синегорцам серебро, при помощи которого сумеют они купить еду, подвигло меня на… на это дело. На богатства посмотри — они искупят мою вину, если ты на самом деле винишь меня в разбое и не хочешь видеть добра в моем деянии. Мы к тому же находимся на землях врагов наших, попирающих сейчас Синегорье. По праву войны я поступил и чую, что не виноват я.
Тут Крас вышел из-за спины Владигора. Его скуластое лицо было теперь серьезным, и так сказал чародей:
— Великий ван, дозволь и мне молвить слово, ведь я, как-никак, являюсь тем, кто должен был в сохранности доставить подарки эти византийскому правителю.
— Ну говори, посланник, — позволил Владигор, и тогда Крас, оправив на своем пузе желтый кушак, заговорил, обращаясь не только к Владигору, но к его брату и ко всем синегорцам, которых прибывало на площадь перед княжеским домом все больше и больше:
— Так вот что я скажу: понял я из разговора, что великий ван запретил грабеж кого бы то ни было, а этот наглый человек нарушил его приказ. Вы спросите, что бы сделал мой правитель, Сын Неба Сюаньцзун? Скажу не таясь — он бы немедленно казнил ослушника! Только строгое исполнение приказов, предписанных народу правителем, несет стране спокойствие, счастье и процветание. Ван — это отец, вы — его дети, а послушание — единственное средство обеспечить спокойствие и порядок в доме. Непослушных детей у нас секут розгами, а непослушных подданных — казнят. Только ради порядка в доме-стране, а не одной жестокости ради.
Всеобщее молчание было ответом чужестранцу. Слышались лишь отдельные тяжкие вздохи, да хлюпала жижа под ногами синегорцев, неотрывно смотревших на своего князя и ждавших, что скажет он. Владигор, преодолев наконец смущение, сказал, и слова его были обращены к одному лишь Красу:
— Чужеземец, законы твоей страны суровы. Мы мягче относимся к тем, кто преступил закон, а у нас законы тоже есть. Конечно, мы приговорили бы к смерти злодея, погубившего из корысти соплеменника, но этот витязь… Он же забрал твое добро в бою, и против сорока человек, что были с ним, воевали пятьдесят. Силы ваших превосходили силы… моих людей. К тому же не корысти ради они покусились на имущество твое.
— А мне какое дело?! — важно надул щеки Крас. — Этот разбойник покусился на имущество Сына Неба, и мой повелитель непременно его казнил бы! К тому же разбойники нарушили и твой приказ! Так и закончи дело справедливо: положи виновного на росток бамбука, который прорастет за ночь и проткнет насквозь этого ослушника твоей воли. Его же подчиненных можно просто наказать ударами палок по пяткам!
Владигор ничего не слышал о ростках бамбука, но понял, что чужестранец предлагает для Велигора ужасную, мучительную казнь.
— Посланник Сына Неба, — кротко заговорил Владигор, — я не знаю, что такое бамбук и как у вас казнят при помощи такого средства. Но я знаю, что проступок совершил мой единокровный брат, такой же сын моего отца, как и я. Не гневайся, я выберу для него более мягкую кару.
— Как? — еще более дерзко взглянул на Владигора Крас. — Брат он твой или не брат — для закона это неважно. Не знаешь ты разве, что, когда умер наш великий император Цинь Ши-хуан и на престол вступил его младший сын Ху Хай, этот молодой правитель, боясь заговора, приказал казнить всех своих братьев со всеми родственниками в пяти коленах их родства, а десять императорских дочерей, то есть сестер Ху Хая, были разорваны на части в присутствии народа на базарной площади? А ты мне говоришь, что для ослушника нужно выбрать более мягкую кару! Хорошо, я могу предложить тебе наказание помягче, которое сумеет удовлетворить закон и восстановить пошатнувшуюся власть твою, только и способную существовать, когда не попираются законы!
— Что ж, назови мне это наказание, — попросил Владигор, поставленный перед необходимостью выбора: либо простить Велигора, нарушившего его запрет ради синегорцев, либо покарать, потому что внутренний голос упрямо твердил ему: «Нельзя прощать того, кто ослушался приказов князя!»
Крас приосанился, провел ладонью по усам, усмехнулся и заговорил:
— Ван, конечно, я воздержусь от совета разрубить ослушника топором до пояса или рассечь его тело на сто кусков, что нередко делается у нас с государственными преступниками. Предложу я тебе другое — пошли ему свой меч, и преступник все поймет и закончит жизнь благородным и совсем не мучительным способом. Так делают наши императоры, когда хотят оказать своим высокопоставленным, но провинившимся подданным или родственникам особую честь.
