Я так и крикнула:
— Бейся!
Удивительно, но девушка меня услышала. Но она, видимо, уже все для себя решила, потому что даже не удивилась.
— Бесполезно, — ответила она и сомкнула пальцы на рукояти кинжала. Я вдруг вспомнила, как называется такой ножичек: мизерикордия, дарительница легкой смерти. Ну да, ткнуть таким шильцем в стык между шлемом и кирасой — и адью.
* * *
Мирланда еще раз поглядела по сторонам. Вот справа от нее зажимает рану в боку Лейт. Вот слева придерживает беспомощно повисшую руку Фарл. А где остальные? Лежат, либо мертвые, либо мало отличающиеся от мертвых. Все, все погибли, осталась она одна, и у нее больше нет ни оружия, ни сил. Разве что, на один удар…
* * *
Девчонка пялилась по сторонам, а я углядела у того мужика, что стоял слева от меня, на поясе кинжал. Не точно такой же, как у Мирланды, но очень похожий. И тут меня понесло. Такое зло взяло — я сама от себя не ожидала. И рявкнула, что есть мочи:
— Не можешь драться, тогда не мешай!
И взяла дело в свои ручки.
Прошипела тому, что слева:
— Фарл, ты сможешь на ладонь приподнять правый локоть?
Фарл прошипел мне в ответ:
— Я сделаю это, госпожа.
— Делай!
Мужик сжал зубы и здоровой левой рукой потянул окровавленную правую вверх. Он не издал ни стона, лишь лицо его побледнело и покрылось потом. И как только рукоять его кинжала полностью мне открылась, я качнулась влево, крепко ухватила это четырехгранное шило с локоть длиной, и прыгнула, одновременно вырывая из ножен оба клинка. Да, теперь уже я. Девчонка-магичка же словно скорчилась где-то позади, в один миг превратясь из действующего лица в зрителя.
Прыгала я всегда хорошо. Силой это тело обделено не было, да и доспех действительно был непростым. Я не знаю, была ли Мирланда в курсе насчет возможностей ее лат, но три метра до выстроившихся полукругом волков я преодолела одним прыжком. А потом… потом я танцевала, едва успевая отслеживать происходящее вокруг сквозь решетчатое забрало глухого шлема. Кинжал волку в глазницу, прыжок, перекат… другой волк повисает на клинке — острие пронзило ему шею и вошло в мозг. Теперь распластаться на секунду, выдергивая мизерикордию и чувствуя, как надо мной пролетает туша Твари. И снова вскочить, выпрыгнуть высоко и сверху, добавляя к силе рук вес своего тела и доспеха, обрушить два стальных жала в загривки сразу двух врагов, перерубая им обоим хребет. Еще перекат, еще прыжок… уходя от одного из волков проскальзываю под брюхом другого, не забывая вспороть ему потроха на всю длину лезвия. По наручи царапнули зубы, слегка вмяв металл. Я рывком развернулась и железным кулаком с маху вдолбила клыки в глотку твари. Не глядя, отмахнулась острием кинжала еще от одной, почувствовав: попала.
Время для меня будто бы остановилось. Я танцевала с двумя кинжалами в руках среди черных волков герцога Аргайла и убивала их. Убивала беспощадно и неотвратимо, всеми известными мне способами. Я сейчас на какое-то время сама стала смертью, и твари почувствовали это. Не в силах сопротивляться отданному им приказу, они продолжали нападать, бросаться на меня, но в их движениях я чувствовала ту же обреченность, какую еще несколько секунд назад я чувствовала в мыслях Мирланды. И в какой-то момент ощутила: больше не осталось никого.
Я остановилась, перевела дух. Поляна, насколько я могла видеть, была залита кровью. Красной, человеческой, и черной, волчьей. И невооруженным взглядом было видно, что черных клякс на траве намного, намного больше. Какие-то из тварей еще пытались шевелиться, и я пошла по поляне, останавливаясь у каждой черной туши, неважно, подавала ли она признаки жизни, и дважды всаживала в нее мизерикордию: в голову и в сердце. И, повинуясь безотчетному порыву, каждый раз, приканчивая очередную тварь, произносила, обращаясь к небу:
— Тебе, Светлая!
Обойдя поляну, я вернулась к обозу. Мужики-возницы смотрели на меня, как на явление небесного ангела. Ну так понятно: они все уже на три раза простились с жизнью, а тут я вся такая красивая нарисовалась.
Я остановилась, не доходя пары шагов до ближайшей телеги. И тут взрослые, серьезные а, порой, и седые мужики все до единого разом упали передо мной на колени, сотворяя правой рукой знак Воительницы и бормоча:
— Благодарим тебя, светлая госпожа!
— Рано благодарить, — оборвала я их. — До Перевала еще ехать и ехать. Лучше обойдите поляну. Подберите оружие, снимите сбрую с убитых коней. Погибших возьмите с собой, потом похороним. Перевяжите живых, остановите кровь. Авось, до лекаря дотянут.
Народ засуетился, забегал, а у меня в голове все вдруг помутилось, деревья вокруг закрутились в бешеном хороводе и… и сон кончился.
Глава 3
Сон кончился, и я обнаружила себя стоящей посреди спальни. Комната освещалась серебристым светом луны — видимо, за ночь раздуло тучи, и сейчас комната была освещена призрачным серебристым светом. И в этом свете еще безумнее выглядел творившийся в комнате бардак. Простыня на кровати была скомкана, одеяло валялось на полу, в воздухе вокруг летали перья из распоротой подушки. А в руках у меня… Когда я увидела, то не сразу осознала, а когда осознала, то вот как стояла, так и плюхнулась пятой точкой на пол, прямо на одеяло и останки подушки. Мое падение взметнуло в воздух, прямо в лунный луч, густое облако перьев, но сейчас на это мне было начхать. Я разглядывала то, что было у меня в руках: грубоватый четырехгранный стилет длиной примерно с локоть, и узкий серебристый кинжал с простой прямой гардой. Стилет был темно-бурым, почти что черным от покрывавшей его крови. Острие его было немного загнуто, словно бы его сперва глубоко воткнули, а потом попытались вывернуть из отверстия. Лезвие же второго клинка осталось идеально прямым, серебристо-серым, матово-блестящим. Он был острым даже на вид, и проверять заточку собственным пальцем лично мне совсем не хотелось.
Какое-то время я тупо сидела и разглядывала то, что существовать не могло в принципе: оружие из моего сна. Однако это невозможное было вот здесь, в моих руках, и имело вес, объем, цвет и прочие признаки материальных предметов. Может, это мои галюцинации? Да нет, непохоже. Я решилась-таки, уколола палец серебристым кинжалом, и сейчас держала его во рту, унимая кровь. Да и еще одно обстоятельство присутствовало: там, во сне, моя — или Мирланды — ладонь полностью обхватывала рукоять кинжала. Здесь же эти ножички были явно великоваты для моих ручонок, рукояти были слишком длинными и слишком толстыми для надежного хвата моей невеликой ладошкой.
Я вконец запуталась, пытаясь как-то разложить по полочкам все, произошедшее со мной в эту ночь. В конце концов, додумалась до следующего: ладно, допустим у меня галюцинации. Допустим, эти два кинжала — лишь плод моего воображения. Но ведь это легко проверить! Достаточно лишь показать мои трофеи кому-нибудь еще. Кому? Тут вопрос даже не стоял. Конечно, Санычу!
Я подорвалась было собираться, но тут взгляд мой упал на часы. Четверть шестого! Нынче суббота, и все приличные люди в это время дрыхнут без задних ног. Ни к чему беспокоить человека ни свет, ни заря. Вполне можно прийти к нему в подвал, скажем, к десяти часам утра, вместе с группой новичков. И Саныча озадачу, и мелочь погоняю, пока он будет загружаться моими проблемами.
Сна не было ни в одном глазу. Я вздохнула, вытащила изо рта уколотый палец, аккуратно сложила кинжалы на комод и включила свет, на корню уничтожая лунную романтическую картину. В свете электрической лампы бардак в комнате стал просто ужасающим. Я вздохнула и отправилась за пылесосом. Веник и совок в этой ситуации были явно бесполезны.
На то, чтобы привести комнату в относительный порядок ушло почти два часа. Тем временем, за окном забрезжил рассвет. Для разнообразия, небо нынче было совершенно чистым, что в октябре случается весьма даже редко. Стоило закончить работу и убрать пылесос, как глупые мысли принялись одолевать меня с новой силой. Чтобы от них отвязаться, я занялась своими обычными утренними делами — зарядкой, гигиеной и завтраком. Сегодня на завтрак я побаловала себя кофием по-венски, со взбитыми сливками, тертым шоколадом и мускатным орехом. И к нему — пирожное. Такое же нежное, как свежевзбитые сливки. Пирожное я вчера нагло стырила на корпоративе, как раз рассчитывая слопать его сегодняшним утром. И я сидела на кухне у окна, глядела на медленно голубеющее небо, отламывала малюсенькой кофейной ложечкой небольшие кусочки пирожного, запивала его крошечными глотками кофе и жмурилась от удовольствия, что та кошка.
