– Мой тебе совет, – произнёс он. – У тебя есть своя жизнь, семья, счастливые воспоминания?
Он вытянул руку, указывая на что-то невидимое на ладони.
– Да.
– Когда работаешь под прикрытием, ты должен стать совершенно другим человеком. Не думай о своей прежней жизни, ни секунды, иначе можешь предать себя в момент слабости. Ешь, спи, дыши, даже думай как сын фермера Плиннит или кем ещё ты будешь. – Он сжал кулак. – Возьми все эти счастливые воспоминания, сожми их в маленький шарик, засунь в самый дальний угол в голове и даже не смотри на него, пока не закончишь работу. Я больше не информатор, а просто среднего ранга черношляпник на службе у леди-канцлера, но когда-то я был на твоём месте. И трюк с шариком помог мне справиться.
– Вы были шпионом... то есть... информатором?
– Думаешь, почему я тут сижу и перед тобой распинаюсь? Меня внедряли трижды, что на два раза больше, чем нужно для человека, работающего в одном городе. Просто чудо, что меня никто не узнал во второе и третье внедрение. Поэтому у меня богатый опыт, и я могу потратить пару часов, чтобы поделиться им с парнем вроде тебя.
– Почему вы это делали?
Микель обдумал вопрос.
– Как и ты, ради розы.
Он просунул большой палец под шнурок на шее и показал Дристану серебряный медальон, который всегда висел у него на груди.
– А также ради Фатрасты, – честно добавил он. – Потому что хотел приносить пользу.
– И вы приносили пользу?
– Найди меня, когда выполнишь первое поручение. Я расскажу о деле с пороховым магом.
Микель посмотрел в полупустую кружку и поставил её на стойку, досадуя на самого себя. Четыре кружки пива до семи утра – это чересчур, даже по его меркам. Внезапно в дверь постучали. Микель повернул голову. Дверь резко распахнулась.
Внутрь заглянуло знакомое лицо. Мужчина в чёрной рубашке с длинными рукавами и чёрными пуговицами на левой стороне груди и в такого же цвета брюках – типичная униформа тайной полиции леди-канцлера. На левом манжете не хватало пуговицы, что бесконечно раздражало Микеля. Мужчина открыто носил приколотую к рубашке латунную розу.
– Агент Бравис, сэр, – произнёс он.
– Сукин... Проклятье, Варсим, это конспиративная точка. Я здесь учу новичков. Люди увидят, как ты заходишь сюда в этом наряде, в такой час, и... – Микель ещё несколько раз выругался. Паршивое настроение только начало улучшаться, как припёрся этот Варсим и угробил его любимую конспиративную точку. – Какой бездны тебе надо?
Поморщившись, Варсим нагнул голову.
– Простите, сэр. У меня не было выбора. Вас вызывают в кабинет гранд-мастера. Вас хочет видеть Фиделис Джес.
– Зачем? – растерялся Микель. Он не золотая роза. У него нет никаких дел с гранд-мастером. Сзади по шее потекла струйка холодного пота. – Меня? Он спрашивал меня по имени?
– Я о том и говорю.
Микель отпихнул пиво, отчаянно надеясь, что ему хватит времени протрезветь. Бездна, да он уже трезв. Пойти в кабинет гранд-мастера всё равно что окунуться в море.
– Хорошо. Во сколько?
– Вам назначено на восемь пятнадцать.
Микель сверился с часами и посмотрел на Дристана.
– Убирайся отсюда. Урок окончен.
– Мне прийти завтра?
– Нет. Если всё наладится, я сам тебя найду и мы вернёмся к учёбе.
– А если нет?
Микель опять глянул на часы. Гранд-мастер. Бездна!
– Тогда забудь, что мы вообще разговаривали.
Глава 3
«Прогресс».
Невзрачное словечко, да и звучит не слишком забавно, но оно не сходит со страниц газет, будто имя нового бога Фатрасты. Можно подумать, Фатраста, эта страна грызущихся между собой переселенцев, эта дважды захваченная нация промышленного грабежа, способна породить собственного бога. Лэндфолл, столица Фатрасты, пережуёт его и выплюнет, и вряд ли это попадёт в газеты.
Зажатый с обеих сторон, Стайк сидел на неудобной деревянной скамье в узком коридоре. На этой же скамье теснились ещё с полдюжины сломленных и побитых жизнью мужиков, выглядящих на двадцать лет старше своего возраста. Избегая смотреть друг другу в глаза, они пялились в пол или потолок. Некоторые молились, другие были предавались безысходным раздумьям. Из высокого зарешеченного окошка лился утренний свет. В соседней комнате кто-то выкашливал лёгкие.
На коленях у Стайка лежала истрёпанная газета четырёхмесячной давности с заголовком «Прогресс» на всю первую полосу. Несколько минут он размышлял над заголовком. Может, дать волю отвращению и порвать её? Но доставать газеты в трудовых лагерях не так-то просто, эту он выменял на недельный паек табака.
Стайк вытащил наполовину изрезанную деревяшку и зажал как можно твёрже в искалеченной левой руке. Правой он взял украденный из столовой ножик и, уперев большой палец в спинку лезвия, принялся машинально строгать, не отрываясь от чтения.
В газете расписывалось, как упорно трудятся адроанские наёмники, «усмиряя фронтир». Вокруг Лэндфолла планируют открыть ещё три трудовых лагеря, чтобы разместить прибывающих из Девятиземья осуждённых. После казни на виселице какого-то молодого радикала в квартале пало вспыхнули бунты. Хотя гражданская война закончилась шесть лет назад, торговля с Кезом до сих пор не наладилась.
Стайк фыркнул. Судя по содержанию газет, которые попадали ему в руки, мир не сильно изменился за те десять лет, что он отбывал срок. Это по-прежнему обитель алчности, насилия, бедности и злобы. Он переключил внимание с газеты на деревяшку и несколько минут сосредоточенно обстругивал податливую сосну.
Стайк поднял своё творение к свету. Неважнецкое маленькое каноэ, как он сам его называл. Длиной с ладонь, узкое и гладкое, снаружи покрытое символами пало. Отлично выточенное, несмотря на тупой нож и искалеченную руку. Стайк сдул стружки, сложил газету и заставил себя встать. Правой ноге потребовалась лишняя пара секунд, чтобы выполнить приказ, отчего он нахмурился.
Он подошёл к двери во двор и слегка её приоткрыл. На крыльце поджидала девчонка, хотя из-за слоя грязи на лице – обычное дело в трудовом лагере – её можно было запросто принять за мальчишку. Босоногая, в старой рубашке Стайка, которую пришлось перевязать на шее и талии, чтобы не свалилась, девочка напоминала голодного воробья, у которого выщипали половину перьев.
– Селина, – прошептал он.
Встрепенувшись, девчонка повернула голову и взволнованно спросила:
– Бен! Ты освободился?
Стайк покачал головой.
– Ещё даже не прошёл. Возьми-ка. – Он сунул каноэ в щель, пока охранник не заметил, что дверь открыта. – Это часа на два.
– Я подожду.
Стайк тихонько закрыл дверь, поковылял обратно и, подавив стон, опустился на жёсткую скамью. Один из его соседей глянул на дверь, потом на него, но тут же опустил взгляд.
Не прошло и нескольких минут, как дверь в дальнем конце коридора открылась и появился охранник. Стайк не помнил его имени, но знал, что до войны тот служил в армии Кеза в военной полиции. Это был высоченный здоровяк с ручищами как пороховые бочонки. Охранник скользнул взглядом по жалкой очереди на скамье и рассеянно крутанул дубинкой. На нем была такая же ярко-жёлтая форма, как и на остальных охранниках, скопированная с фатрастанских мундиров, какие когда-то носил и сам Стайк.
Охранник зыркнул на него.
– Ты. Заключённый 10642. Идём.
Стайк с трудом поднялся на ноги и похромал к охраннику.
– Поторопись, – бросил тот. – Я не могу ждать весь день.
«Интересно, – подумал Стайк, – как бы ты выглядел без рук».
– Бездна, – выдохнул охранник, когда заключённый подошёл ближе. – А ты у нас не маленький.
Стайк не смотрел ему в глаза. Он знал, какого рода внимание привлекают его габариты. Ни к чему хорошему это не приводило, по крайней мере, здесь. Охранники любили преподать урок в назидание остальным на примере самых сильных заключённых.
«Я мог бы раздавить тебя как букашку». Стайк тут же подавил непрошеную мысль. Нельзя так думать. Он образцовый заключённый и намерен продолжать в том же духе, пока не истечёт его срок или пока его не загоняют до смерти. В голове вспыхнуло воспоминание: перчатки заляпаны кровью, в руке меч, он горланит гимн уланов, пешком продираясь сквозь вражеских гренадеров, таких же здоровяков, как этот надменный говнюк. Стайк моргнул, и видение погасло.
