— Все будет хорошо, страж ворот — подбадривает его Тайра и тот вздыхает.
— Красивая ты, Тайра, да только не понимаешь ничего — говорит он: — да ладно… ты ко мне как к брату, а я… совсем другого хочу…
— Все люди в Лесу — братья — автоматически отвечает Тайра и задумывается. Братья ли? Эти вот, которые все там и умерли — вели себя совсем не по-братски. Как там Ларс из Кодекса читал — простить ли мне, брата своего до семи раз? Не до семи а до семижды семидесяти. Так написано в Кодексе. Но церковник говорил, что не написано, да и чужак сказал, что такого не помнит. Кстати, вот что в начале было Слово — помнит. А про Лес и людей, которые все друг другу братья — не помнит.
Это что же получается, думает она, разные у нас с ними Кодексы? У церковника — церковный, а у чужака — городской. Хотя Ларс говорит, что Кодекс на то и Кодекс, что един он на всех.
— Ты Ларса не видел? — спрашивает она у Олешки, поняв, что избавить ее голову от вопросов может только старейшина. Все неразрешимые противоречия сходились на нем. Вот пусть и объяснит.
— Не видел — пожимает плечами тот: — может у себя? Тебя, кстати Айна спрашивала… мол когда вернешься и надолго ли…
— Перебьется — коротко отвечает Тайра, взваливая так и не пришедшего в сознание чужака на плечо: — ей одни забавы на уме. Я пошла Ларса поищу, чужака ему покажу, да пара вопросов к нему есть.
— Ну… хорошо. Я тут буду стоять, если что — говорит Олешка грустно. Она уходит от ворот легким шагом, прикидывая, где Ларс может быть. Скорее всего — у себя в Доме.
— Ларс! — говорит она, повышая голос и откидывая тяжелый полог в сторону: — ты тут, старейшина?
— Охотница! Ты вовремя! — слышится дребезжащий голос старейшины и она идет на этот голос. Еще один полог откинут и вот она уже в опочивальне Ларса. Сам старейшина лежит на меховых шкурах, бледен и вял. Трубку курит.
— Добра тебе, старейшина — Тайра кладет на шкуры чужака. Чужак делает вид, что все еще без сознания, но она видит, как дрожат его ресницы и как глазные яблоки поворачиваются под веками на звук голоса.
— И тебе добра, Охотница. Что это ты мне сегодня принесла? Начала на людей в Лесу охотиться? — старейшина улыбается уголками рта, аккуратно придерживая трубку слабеющими руками. Совсем слаб стал, думает Тайра, его бы подлечить как следует, был бы он Тварью, вставили бы ему новое ядро и как новенький стал бы. Жаль с людьми такое не работает.
— Почти — говорит Тайра и вспоминает что оставила окровавленное копье у ворот, забыла. Ну и ладно, у нее есть чем подтвердить свои слова. Она скидывает рюкзак и копается в нем. Вот она, странная штуковина, которая метает огонь и металл, которую держал в руках воин по имени Капитан. Правда, когда она метнула копье, она поломала эту штуковину пополам, но все же. Она достает остатки оружия Капитана и кладет его перед Ларсом. Он смотрит на обломок и становится еще бледнее.
— Где ты это нашла? — спрашивает он: — как?
— Тварь. Северо-запад, десять кликов. — начинает объяснять она. Ларс привстает со шкур и кряхтя берет в руки обломок странного оружия. Выслушивает ее. Бросает быстрый взгляд на чужака.
— Вера! — повышает он голос и в покои вбегает Верунчик, мелкая помощница Ларса, дармоедка живущая рядом, со всеми своими веснушками и поцарапанными, острыми коленками.
— Звали? — спрашивает она и нервно косится то ли на Тайру, то ли на чужака, который продолжает притворятся. Верунчик ее побаивается и поделом. Нечего на праздники черешню воровать, она предупреждала что отшлепает.
— Зови сюда Грома. Быстро! И как придет — чтобы ни души в Доме не было. И двери закройте! — командует Ларс и она тут же исчезает, только пыль в воздух поднялась.
— Кхе-кхе — кашляет Ларс: — натворила ты делов Тайра. Церковники теперь от нас не отстанут. Говорил я тебе, что нельзя людей убивать, а в Лесу — особенно. Эх… — он машет рукой: — а теперь…
— Кстати — вспоминает она: — ты же говорил, что все в Лесу братья и это в Кодексе написано.
— Написано — подтверждает Ларс и вынимает трубку изо рта: — я же сам тебе читал.
— Ибо каждый в Лесу брат тебе и брату — братово отдай… так кажется? — спрашивает Тайра, внимательно следя за глазами старейшины — моргнет, не моргнет. Моргнул. Недоуменно так.
— Нет, не так — говорит он: — сказано было «В Лесу каждый человек — тебе и друг другу брат». Не помнишь?
— А… вот как. — кивает она. Она помнит эту фразу. Вот только каждый раз она звучала немного по-другому. Странное чувство возникло у нее в груди. Так же, как она знала, совершенно точно знала, что Тварь — древняя и что ее клыки давно протухли — она знала сейчас, что старейшина обманывает ее.
Но для чего? Зачем ей врать про Кодекс? Она открыла рот, чтобы спросить Ларса напрямую и тут в покой вошел Гром.
— Тайра! — расплылся в улыбке он: — вернулась! Дай-ка я тебя обниму! — она вскочила на ноги и тотчас оказалась в медвежьих объятиях Грома. Объятия были теплыми и надежными, такой островок в неопределенности мира.
— Гром! — она зарылась лицом в его меховую безрукавку: — старый ты перец! Нипочем не угадаешь что со мной случилось! Сперва Тварь, потом чужак вот этот… и вот! Погоди… — она отстраняется и достает замотанное в тряпицу ядро Твари, аккуратно разматывает сверток и гордо демонстрирует ему янтарное свечение.
— Вот засранка! — грохочет Гром и трепет ее по голове: — кто у нас лучшая Охотница в поселении? Да что там в поселении? По всему юго-западу! Ты молодец! Ну, рассказывай — как⁈ — и он наклонятся к ней с горящими глазами и Тайра думает что Гром лучше всех понимает ее, понимает каково это…
— Гром! Хватит — негромко говорит Ларс и из старины Грома будто спускают воздух. Он оглядывается на старейшину и раздраженно морщится.
— Ларс, вот умеешь ты момент испортить. Наша девочка вернулась из рейда и вернулась не с пустыми руками! В одного Тварь завалила, ядро не испортила, извлекла и доставила как надо, и…
— И убила в лесу восемь человек — сухо продолжил Ларс.
— Что⁈ — Гром отшатнулся как от удара. Повернулся к ней: — это правда?
— Правда — кивнула Тайра. Она не видела проблемы и не понимала в чем тут дело. Чего это они тут раскудахтались. Ну, убила и убила. Тварей она уже убивала. Зверей разных — тоже. Не убивала людей, но это же была самооборона. И… не только самооборона. — она бросила взгляд на притворяющегося мертвым чужака, который лежал на мехах. Неудобно ему наверное, подумала она.
— Это случилось… — говорит Гром и садится на пол. Тайра смотрит на него и не понимает. В голосе Грома — не осуждение. И не сожаление. В нем — радость. Чему он радуется? Может тому, что она теперь умеет убивать людей? Это не сложно. В ее голове прямо сейчас есть тысячи, десятки тысяч вариантов убийства человека. Люди — такие хрупкие существа. Она могла бы убить и Ларса и Грома меньше чем за секунду, стоит ей только принять такое решение. Конечно, она никогда так не сделает, но все-таки люди такие хрупкие.
— Сколько на этот раз? — ворчит Ларс: — сколько? Периоды уменьшаются, Гром. Ты уверен, что стираешь достаточно? Как это работает вообще?
— Это случайность — говорит Гром: — просто случайность. Ну встретила она кого-то на дороге, эти придурки ее спровоцировали, вот и… концепция самообороны в подкорке прошита. Базовые рефлексы.
— Исправь все это. А потом — пошли ее убрать трупы в лесу. Мне меньше всего церковники тут нужны.
— А этого? — Гром кивает на чужака и чужак сдерживает дыхание.
— Он поди помер уже… — Ларс чешет подбородок черенком трубки: — но свидетелей оставлять…
— Это да. — соглашается Гром. Тайра хмурится. Ей не нравится разговор. Не нравится, как ведут себя эти двое. Они разговаривают так, будто ее и нет вовсе. Будто она — предмет интерьера. Декорация. Вещь.
— Старейшина Ларс. Гром — говорит она, не выдавая своего раздражения: — может мне кто-нибудь объяснит, что тут происходит? — она поворачивает голову и тут Гром бросает Слово.
Она слышала Слово и не один раз, вдруг понимает она и уже раскрывает рот, чтобы спросить и… ничего. Она не может открыть рот. Тайра поднимает руки ко рту и понимает что руки ее не слушаются. Все тело ее не слушается. Она — парализована, как мелкие зверушки в лесу, в которых паразиты Тварей впрыснули свой яд.
