Ознакомительная версия.
Я поколебался, все-таки у меня высшее образование, но, с другой стороны, всажен в такое великолепное тело с такими мускулами, что плевать даже на докторскую, При моих кулаках любой неприятный мне диспут так быстро оборвется в мою пользу, что любой умник согласится с некоторыми преимуществами варварства. Очень весомыми, кстати.
– Приду, – пообещал я, ибо герою, да еще варвару надлежит говорить коротко. – Но прежде – корчма!
Конь радостно ржанул, пошел бодрее. Судя по его хитрой морде, дорогу туда знает.
Небо горело и плавилось под тяжестью огромного багрового шара. Впятеро крупнее нашего солнца, оно продавливало быстро вскипающий голубой хрусталь небесного купола как раскаленный утюг продавливал бы блистающую глыбу льда. Багровые потеки ползли широкими струями, поджигали далекий темный лес. Вершины уже вспыхнули алым, но громада леса выглядела темнее женского греха.
Дорога повела меня через город вдоль ряда аккуратных домов, красивых и ухоженных, к северным воротам. Там стражи выглядели помрачнее, оружия на них побольше, а сама стена была в оспинах от ударов таранами, тяжелых глыб из баллист и катапульт, в черных потеках застывшей смолы.
Стражам явно не хотелось отворять ворота, но посмотрели на меня, засопели, один вытащил, упираясь в скобы подошвами, длинный засов, другой навалился на створки ворот. Я сидел в седле надменный как жаба после дождя, раздувал грудь пошире, а когда стало невтерпеж показать мышцы, закинул руку за голову и, вздувая мышцы предплечья и груди, поправил обруч, заодно любовно коснувшись рукояти меча.
За воротами дул холодный и злой ветер. Корчма возвышалась в двух полетах стрелы, я хорошо видел открытые ворота, туда въезжали на повозках и верхом, Из закопченной трубы поднимался ровными кольцами синий дым, на трубе виднелись темные комья, явно вороны, а на крыше пламенело нечто красное как окровавленный клок мяса, даже шевелилось. Не сразу понял, что это освещенное багровыми лучами заходящего красного гиганта гнездо аиста с самим хозяином гнезда.
Навстречу мне двое горожан, явно супруги, одетые очень прилично, тащили волоком упирающегося подростка. Тот орал, ревел, размазывая слезы, жалко оглядывался на удаляющуюся корчму. Сзади шел третий, одежкой и ликом похожий на волокомого, злорадно пинал в задницу и приговаривал:
– Тебе ж сказала маменька... ы-ых!.. что в такое место приличным... ы-ых!.. нельзя, мать твою...
Родитель оглянулся в ужасе:
– Ромуальдик!... Разве можно такие ужасные слова?.. Где ты услышал?
– Мимо корчмы проходил, – нашелся тот. Пнул младшего брата в зад, добавил злорадно, – и вот от него, дорогие мои родители!
– Ужас, – пролепетал потрясенный родитель. – Ужас! Такой приличный ребенок!.. Из хорошей семьи... и чтоб в корчму? Будто нет башни из слоновой кости, где ведутся неспешные беседы о форме ушей эльфов и значении аккордов лютни Сауроура!
Чадо, которому выкручивали руки, перестало реветь и брыкаться, волоклось уже суровое и насупленное. Ворот был разорван, открывая чересчур широкую для ребенка из приличной семьи грудь, под глазом растекался кровоподтек, что опять же говорило о мятежности духа, могущей привести либо на мостик пиратского корабля, либо на пост мэра города. Глаза блестели упорством, челюсти упорно сжаты.
Наши глаза на миг встретились. Я подмигнул, подросток просветлел, а все окружающее, напротив, померкло, скукожилось и стало серым как пыль на мудрых книгах.
За воротами был широкий двор с колодцем посредине, длинным корытом, и просторной коновязью под стенами приземистого сарая. Массивный ворот скрипел, цепь быстро наматывалась на бревно. Двое молодцев торопливо подхватывали широкую бадью, вода плескала им на ноги. Ее быстро выливали в корыто, цепь начинала освобождено разматываться, унося бадью на дно колодца.
У коновязи с десяток коней, отроки суетятся, подвязывают к мордам сумки с овсом, Неспроста, мелькнуло в меня в голове. Можно бы отвести в ясли, покормить и напоить, пока хозяин насыщается... Но даже седел не снимают!
Я слез с коня, бросил поводья в лицо набежавшего подростка. Надеюсь, я правильно все сделал, так в американских фильмах бросают ключ от кадиллака.
Когда направился к крыльцу, дверь с треском распахнулась. Из красного как горящая печь зева вылетел в клубах дыма мелкий грязный человек, красиво растопырив руки и с диким воплем.
Вместе плавного полета, как я почему-то ожидал, он грохнулся о ступени и скатился кубарем, оставляя по всему крыльцу кровавые сопли и слюни. Я брезгливо обошел сторонкой. Дверь еще дрожала, ударившись о стенку.
В лицо шарахнул мощный запах жареного мяса с луком и чесноком, аромат тонкого вина и местного пива, а также запах немытых тел. Я шагнул в горячий воздух, красный от сполохов пламени: как от огромного очага, откуда багровые языки пытаются достать балки под сводом, так и от россыпей крупных как валуны рубиновых углей, светящихся изнутри как драгоценные камни, что заполнили широкий словно Темза камин.
Рядом с камином расположился очаг из неотесанных глыб. Целые стволы дубов догорали там и на моих глазах рассыпались на пурпурные глыбы. Дальше вдоль стены тянулся ряд закопченных жаровен. Из чадящего пламени тяжелыми волнами как расплавленная смола тек запах подгорающего мяса. Свод тонул в туче дыма, Под дальней стеной на таких же полыхающих жаровнях тоже шипели и шкварчали широкие ломти мяса, я слышал пронзительное шипение, а на огромном вертеле над россыпью углей медленно поворачивали целого быка.
Грудь моя шумно и до треска ребер вздулась, с удовольствием вбирая этот горячий воздух, кровь сразу разогрелась до вскипания. В корчме гремел морской прибой человеческих голосов, прорезаемый только пьяными воплями, песнями, изредка звоном посуды. За широкими столами веселились крупные мужчины, одетые большей частью бедно, но я сразу заметил на их поясах дорогие ножи, некоторые сидели с широкими кожаными перевязями через плечо, а из-за спин выглядывали длинные рукояти непростых мечей.
За ближайшим от меня широким и длинным столом расположилась самая многочисленная кампания. Среди них был даже эльф, но не тот, о форме ушей которых спорят эстеты, у него и уши не то порванные, не от обгрызенные, а сам с такой разбойничьей рожей и вороватыми глазами, что я невольно пробежал пальцами вдоль пояса, где обычно носят кошели.
С торца стола насыщались два гиганта, а пили едва ли не бочонками, утробно взревывали, утирались рукавами, пьяно братались, рычали один на другого, а из-под верхних губ выглядывали хоть и желтые, но длинные и острые клыки. Справа и слева мрачно тянули пиво угрюмые существа, челюсти выдвинуты вперед как у немецких рыцарей, лбы не шире моего мизинца, под массивными надбровными уступами можно прятаться от дождя. Глубоко запавшие глаза горят ярко красным, а лица покрыты серой шерстью как у видавших виды горилл.
Ознакомительная версия.
