– Не к добру это, – говорили они. – Ох, не к добру, и быть беде!
Но беды покамест не было, а рука мистера Торбинса не скудела, так что ему более или менее прощали его богатства и чудачества. С родней он был в ладах (кроме, разумеется, Лякошель-Торбинсов), и многие хоббиты победнее да попроще любили его и уважали. Но сам он близко ни с кем не сходился, пока не подросли внучатые племянники.
Старшим из них и любимцем Бильбо был рано осиротевший Фродо Торбинс, сын его троюродного брата с отцовской стороны и двоюродной сестры – с материнской. В девяносто девять лет Бильбо сделал его своим наследником, и Лякошель-Торбинсы опять остались с носом. Бильбо и Фродо родились в один и тот же день, 22 сентября. «Перебирайся-ка, сынок, жить ко мне, – сказал однажды Бильбо, – а то с днем рождения у нас сущая морока». И Фродо переехал. Тогда он был еще в ранних летах – так хоббиты называют буйный и опрометчивый возраст между двадцатью двумя и тридцатью тремя годами.
С тех пор Торбинсы весело и радушно отпраздновали одиннадцать общих дней рождения, но на двенадцатый раз, судя по всему, готовилось что-то невиданное и неслыханное. Бильбо исполнялось сто одиннадцать – три единицы, – по-своему круглое и вполне почетно? число (даже легендарный Старый Крол прожил только до ста тридцати), а Фродо тридцать три – две тройки, – тоже случай особый: на тридцать четвертом году жизни хоббит считался совершеннолетним. И замололи языки в Норгорде и Приречье: слухи о предстоящем событии разнеслись по всей Хоббитании. Везде заново перемывали кости Бильбо и пересказывали его приключения: хоббиты постарше вдруг оказались в кругу слушателей и чинно рылись в памяти.
Кого слушали разиня рот, так это старого Хэма Скромби, известного под прозвищем Жихарь. Слушали его в трактирчике «Укромный уголок» на дороге в Приречье; а говорил он веско, потому что лет сорок, не меньше, садовничал в Торбе-на-Круче, да еще до того пособлял там же старому Норну. Теперь он и сам состарился, стал тяжел на подъем, и работу за него почти всю справлял его младшенький, Сэм Скромби. Оба они были в лучших отношениях с Бильбо и Фродо. И жили опять же на Круче, в третьем доме Исторбинки, чуть пониже усадьбы.
– Уж как ни говори про господина Бильбо, а хоббит он первостатейный и вежливость очень даже соблюдает, – заявил Жихарь. И ничуть не прилгнул:
Бильбо был с ним очень даже вежлив, называл его «почтенный Хэмбридж» и приглашал на ежегодный совет насчет овощей – уж про «корнеплодие», тем более про картофель, Жихарь соображал лучше всех в округе (что так, то так, соглашался он).
– Да ведь, кроме Бильбо, там в норе еще этот, как его, Фродо? – заметил старый Сдубень из Приречья. – Зовется-то он Торбинс, но Брендизайк, считай, наполовину, если не больше – такой идет разговор. Чего не пойму – так это зачем было Торбинсу из Норгорда брать себе жену, смех сказать, в Забрендии, где народ ох ненашенский!
– Да где ж ему быть нашенским, – вмешался папаша Двупал, сосед Жихаря, – ежели они живут по какую не надо сторону Брендидуима и вперлись в самый что ни на есть Вековечный Лес? Нашли местечко, нечего сказать!
– Дело говоришь, папаша! – согласился Жихарь. – Ну, вообще-то Брендизайки с Заячьих Холмов в самый что ни на есть Вековечный Лес не вперлись, но что народ они чудной, это ты верно сказал. Плавают там почем зря посередь реки – куда это годится? Ну и, само собой, беды-то недолго ждать, помяни мое слово. И все ж таки господин Фродо – такого хоббита поискать надо. Из себя вылитый господин Бильбо – но мало ли кто на кого похож? Ясное дело похож: отец тоже Торбинс. А вообще-то, какой был настоящий, правильный хоббит господин Дрого Торбинс: ну ничего про него не скажешь, кроме того, что утонул!
– Утонул? – удивились несколько слушателей. Они слыхивали, конечно, и об этом, и о многом другом; но хоббиты – большие любители семейных историй, и эту историю готовы были в который раз выслушать заново.
– Говорят, вроде бы так, – сказал Жихарь. – Тут в чем дело: господин Дрого, он женился на бедняжке барышне Примуле Брендизайк. Она приходилась господину Бильбо прямой двоюродной сестрой с материнской стороны (а мать ее была младшенькая у тогдашнего Нашего Крола); ну а сам господин Дрого, он был четвероюродный. Вот и получилось, что господин Фродо и тебе двоюродный, и тебе, пожалуйста, почти что прямой родственник с той и с этой стороны, как говорится, куда ни кинь. Господин Дрого, он состоял в Хороминах при тесте, при тогдашнем это, Правителе, ну, Горбадок Брендизайк, тоже ой-ой-ой любил поесть, а тот-то взял и поехал, видали дело, на дощанике поперек Брендидуима, стало быть, они с женой и потонули, а господин Фродо, бедняга, остался сиротой, вот оно как было-то.
– Слыхал я, что они покушали и поехали погулять под луной в лунном свете, – сказал старый Сдубень, – а Дрого был покушавши, тяжелый, вот лодку и потопил.
– А я слыхал, что она его спихнула, а он ее потянул за собой, – сказал Пескунс, здешний мельник.
– Ты, Пескунс, не про все ври, про что слышал, – посоветовал Жихарь, который мельника недолюбливал. – Ишь ты, пошел чесать языком: спихнула, потянул. Там лодки, дощаники-то, такие, что и не хочешь, а опрокинешься, и тянуть не надо. Словом, вот и остался Фродо сиротой, как у них говорится, на мели: один как перст, а кругом эти ихние, которые в Хороминах. Крольчатник, да и только. У старика Горбадока там всегда сотни две родственников живут, не меньше. Господин Бильбо думал бы думал, лучше бы не придумал, чем забрать оттуда парня, чтоб жил как полагается.
Ну а Лякошель-Торбинсам все это дело, конечно, поперек жизни. Они-то собрались захапать Торбу, еще когда он ушел с гномами и говорили, будто сгинул. А он-то вернулся, их выгнал и давай себе жить-поживать, живет не старится, и здоровье никуда не девается. А тут еще, здрасьте пожалуйста, наследничек, и все бумаги в полном порядке, это будьте уверены. Нет, не видать Лякошель-Торбинсам Торбы как своих ушей, лишь бы они только своих ушей не увидели.
– Денег там, я слышал, говорили, уймища запрятана, – сказал чужак, проезжий из Землеройска в Западный удел. – Круча ваша, говорят, сверху вся изрыта, и каждый подземный ход прямо завален сундуками с золотом и серебром и драгоценными штуками.
– Это ты, поди, слышал больше, чем говорили, – отозвался Жихарь. – Какие там еще драгоценные штуки? Господин Бильбо, он денег не жалеет, и нехватки в них вроде бы нет, только ходов-то никто не рыл. Помню, лет шестьдесят тому вернулся назад господин Бильбо, я тогда еще был сопляк сопляком. Только-только стал подручным у старика Норна (он покойнику папаше был двоюродный брат), помогал ему гонять любопытную шушеру, и как раз усадьбу распродавали. А господин Бильбо тут и нагрянул: ведет пони, груженного здоровенными мешками и парой сундуков. Все это, конечно, были сокровища из чужих земель, где кругом, известно, золотые горы. Только ходы-то зачем рыть? И так все поместится. Разве что у моего Сэма спросить: он там все-все знает. Торчит и торчит в Торбе, за уши не оттянешь. Подавай ему дни былые; господин Бильбо знай рассказывает, а мой дурак слушает. Господин Бильбо его и грамоте научил – без худого умысла, конечно, ну, авось и худа из этого не выйдет.
