— Может быть, вам, русским, этого и хочется… — с ухмылкой начал мурза, как вдруг его гость взревел дурным голосом:
— Я не русский! — выхватил меч и шагнул вперед.
— Андрей! — завопил хозяин дома и швырнул в воина грушу, которую тот резким движением меча прямо в полете рассек на две половинки. В стороны брызнул сладковатый липкий сок.
— Магистр! — кинулся на своего «дракона» англичанин, но рослый кандидат наук, не один десяток лет любовно оттачивавший мастерство рукопашного боя и рубки на мечах, легко стряхнул его в сторону, перебросил меч из руки в руку и сделал еще шаг.
— Андрей!
Привратник влетел в комнату, с ходу огрел русского по спине своей палкой, потом вцепился в нее зубами, рванул, и в руках у него оказался длинный тонкий клинок.
— Кацап!
— А-а, — обернулся на звонкий удар по кирасе воин, по-звериному зарычал и спрятал в ножны меч. — Жмудин?
— Х-ха! — резко выдохнул однорукий, приседая в длинном выпаде, но русский просто подставил под укол левую ладонь. Клинок пронзил ладонь, войдя в нее на всю длину, и Тирц сжал кулак, зажимая в нем руку врага вместе с эфесом потайного оружия. А потом принялся мерно бить привратника кулаком по лицу.
Тем временем мурза, с неожиданной для оплывшего тела резвостью, на четвереньках отбежал к стене, выковырнул из-под ковра лук, несколько стрел, быстрым движением воткнул большой палец в наперсток и выпрямился во весь рост, изготовившись к выстрелу. Ощущение в руках оружия несколько успокоило хозяина дома — даже одышка исчезла, — и он, вместо того, чтобы выстрелить, всего лишь окрикнул распоясавшегося гостя:
— Отпусти моего раба!
— А-а? — Русский отпустил обмякшее тело и, не обращая внимания на капающую с руки кровь и на нацеленный в грудь граненый наконечник стрелы, двинулся на хозяина дома.
— Не смей! — опять кинулся вперед и повис на русском купец. — Стой, не то не получишь письма к Гирею!
Угроза подействовала. Воин остановился, оглянулся на измочаленного однорукого, прокашлялся и хрипло заявил:
— Извините, погорячился.
— Он совсем безумен, Вильсон? — не опуская лука, по-итальянски спросил мурза. — Почему ты позволяешь, чтобы он ходил с мечом? Как ты не побоялся взять его на корабль?
— По дороге я показывал его в портовых кабаках, — осторожно отступил от воина англичанин, — и за все время на нас не рискнул напасть ни один пират, и на судно не пролез ни один воришка.
— Я бы тоже не полез, — кивнул мурза, поводя по тетиве наперстком. — Он больше не кинется?
— Нет, — покачал головой англичанин. — Насколько я понял, прежде чем наняться ко мне на корабль, он пересек Ливонию в облачении крестоносца. А местные жители крестоносцев очень не любят. Кажется, пару раз его пытались зажарить живьем в доспехах, потом пробовали заморозить, поливая в стужу водой, забивали оглоблями, травили собаками. Я не стану предполагать, сколько тамошних сервов он перебил, чтобы выйти из лесов к порту, но он почему-то твердо уверен, что во всем виновата Московия, и намерен ее уничтожить.
— Как ты его называешь, если от слова «русский» он лишается рассудка?
— Ему нравится, чтобы его называли Магистром. У меня на корабле все так и поступают.
— Оно понятно, — кивнул мурза, опуская лук и переходя на русский язык: — Андрей жив, Магистр?
Тирц наклонился, пощупал окровавленной рукой привратнику пульс на шее, потом утвердительно кивнул:
— Жив. Я ему даже ничего не сломал.
— Зря! — зло выдохнул хозяин дома. — Он не должен пропускать в дом гостей с оружием.
— Расслабился…
— Сбрось его вниз, — приказал мурза.
— Покалечится.
— Только смотри, чтобы на розовые кусты не упал, помнет.
Они встретились глазами: холодный взгляд безумного русского и злой, хищный — османского ставленника. На этот раз отступил гость:
— Дело ваше, — пожал он плечами, быстрым движением запустил пальцы привратнику под пояс шаровар, отступил к двери, крякнул, поднатужившись, и одной рукой перебросил того через перила балкона.
— Отойди в угол, — сипло приказал мурза, указывая Тирцу на дальнюю от дверей сторону комнаты.
Русский послушался. Хозяин дома бочком пробрался к выходу, выглянул наружу. Раб лежал точно на дорожке, между кустами цветущих желтых роз и голубым треугольником васильков. Оставалось загадкой — то ли безумец заранее прикинул, куда попадет, то ли слишком полагался на свою удачу.
Однако веселых гостей присылает к нему в дом друг Франческо! Если кто-нибудь еще заявится с письмом от давнего товарища — нужно будет сразу посадить на кол.
Впрочем, мурза все еще не мог решить, как поступить с этими — что устроили кровавую драку у него во дворце, но тем не менее называются друзьями. Может, напоить бриллиантовым кофе? Или приказать без лишних хитростей отрубить головы? А вдруг Франческо обидится? Может, у жадного, хитрого итальяшки имелась какая-то скрытая мысль, которую он, старый обленившийся толстяк, не удосужился разгадать?
— Фейха! — громко крикнул мурза во двор. — Поди сюда. И прихвати чистую тряпку. И мох сухой!
Он вернулся в комнату и наконец-то указал гостям на стол:
— Присаживайтесь, угощайтесь, — а сам открыл конверт.
Письмо оказалось пустым. Франческо просто писал, что помнит его, что желает счастья и здоровья, что надеется основать новый торговый дом, и если получится — пришлет вестника и попросит помощи в основании представительства в Крыму и Стамбуле. Писал, что молодой капитан Артур напоминает его в молодости, — но кто знает теплую и податливую Бетти, он вполне может оказаться и чужим семенем. Это означало, что за посаженного на кол купца Кроче и вправду может обидеться. А что касается русского…
Кароки-мурза оторвался от письма, стрельнув глазами поверх листа: плечистый гость жадно поглощал персики вперемешку с грушами и виноградом, но взгляд его оставался холодным и безразличным, словно душой тот находился в другом месте и ином мире.
По балкону затопали босые ножки, и к комнату вошла молодая черкесская невольница в полупрозрачных шароварах тонкого китайского шелка и большой грудью, выпирающей из-под широкой атласной ленты, перекручивающейся впереди.
— Перевяжи ему руку, — кивнул хозяин на русского.
Невольница опустилась перед гостем на колени, прикоснувшись грудью к его ноге, осторожно приподняла раненую ладонь, наложила на кровоточащее отверстие пук лечебного болотного мха, осторожно примотала длинной полотняной лентой. Англичанин не мог оторвать похотливого взгляда от смуглой спины рабыни, расширяющейся в крутые бедра, а вот русский… Для русского ее словно не существовало вовсе. Взгляд его не дрогнул и не потеплел ни на мгновение, рука не шелохнула в ответ на ласковые прикосновения ни одним пальцем.
