Они думают не прыгнуть ли.
В воду залива.
Но канатные перила вокруг трапа высоки и колючая проволока не пускает нас, а наши бедные тела измучены и слабы, и каждый помедлив идет дальше и переходит над водой на другой корабль.
Я, в свой черед, останавливаюсь как и другие. Как им мне слишком страшно.
А потом под ногами новая палуба, вылизанная, гладкая как металл и чистая вибрирует от работы двигателей, и опять коридоры и бряцание ключей, и в конце еще одно длинное неосвещенное помещение где мы валимся с ног изнеможенные и перепутавшиеся… Медленно поднимаемся чтобы увидеть своих новых соседей. Потом мы шепотком начинаем спорить, ссориться, мы деремся, соблазняем, насилуем. Такова наша суть. Возникают новые союзы. Новые иерархии.
Я сижу какое—то время в отдалении в тени.
Я все еще переживаю то мгновение когда я вошел в ночь. Она как янтарь. Я личинка в янтаре. Она набрасывает на меня сеть и, будь я проклят, но она же превращает, делает меня красивым.
Теперь у меня новый дом. Я буду жить в этом мгновении столько сколько смогу, пока воспоминания не сгниют, и тогда я выйду. Я приду в это новое место где мы сидим.
Где—то гремят трубы как огромные молотки.
За пределами Железного залива море было неспокойным. Беллис проснулась от ударов волн о борт. Она вышла из каюты, пробравшись мимо сестры Мериопы, которую рвало — якобы от морской болезни, хотя Беллис в это и не верила.
Беллис вышла на ветер под оглушающие хлопки парусов, бившихся, как звери в силках. Из огромной дымовой трубы вылетала струйка сажи, и весь корабль гудел от мощи парового двигателя в его чреве.
Беллис уселась на контейнер. «Значит, отбыли, — нервно подумала она. — Уходим. Удаляемся».
Пока они стояли на якоре, жизнь на «Терпсихории» не умирала — кто—нибудь непременно надраивал что—то, или устанавливал какой—нибудь механизм, или бежал с одного конца корабля на другой. Но теперь активность многократно возросла.
Беллис, прищурившись, смотрела на главную палубу, еще не готовая взглянуть на море.
На мачтах кипела жизнь. Большинство моряков были людьми, но время от времени по канату в «воронье гнездо» проползал шипастый хотчи. Люди волокли по палубе контейнеры, наматывали тросы на огромные лебедки, выкрикивали команды на неразборчивом жаргоне, наматывали цепи на внушительные маховики. Здесь были высокие какты, слишком тяжелые и неповоротливые, чтобы лазать по канатам, но для них находилась работа внизу, благо силы им было не занимать — их волокнистые растительные бицепсы так и играли под кожей, когда какты тащили или вязали что—нибудь.
Среди них расхаживали офицеры в синей форме.
Ветер обдувал корабль, и перископические колпаки над дымовыми трубами пели, как печальные флейты.
Беллис докурила свою сигариллу, затем медленно, опустив глаза, пошла к борту. Дойдя до поручня, она подняла взгляд и посмотрела в море.
Земли нигде не было видно.
«О боги, вы только взгляните на все это», — подумала она, ошеломленная.
Впервые в жизни Беллис не видела перед собой ничего, кроме воды.
В одиночестве под бескрайним нависающим небом в ней, словно желчь, поднималась тревога. Ей так хотелось снова оказаться среди городских переулков.
Клочья пены неслись мимо бортов, то возникая, то исчезая. Вода покрывалась замысловатыми мраморными вздутиями. Она играла с кораблем, как играла бы с китом, каноэ или опавшим листом — безответное сооружение, которое она может перевернуть любой неожиданной волной.
Она была огромным слабоумным ребенком. Могучим, глупым и капризным.
Беллис нервно поглядывала вокруг в поисках хоть какого—нибудь островка, хоть одного берегового мыска. Ничего подобного сейчас не было.
Следом за ними, усеивая пометом палубу и пену, тучей летели птицы, надеясь поживиться отбросами в кильватерной струе.
Они шли без остановки два дня. Негодуя на то, что ее путешествие началось, Беллис почти что впала в прострацию. Она вышагивала по коридорам и палубам, запиралась в своей каюте, тупо смотрела на проплывающие вдалеке скалы и небольшие острова, смутно видневшиеся в сером дневном или лунном свете.
Моряки посматривали на горизонт и смазывали крупнокалиберные пушки. Канал Василиска с его сотнями островков, едва намеченных на карте, с его торговыми городами и бесчисленным множеством кораблей, доставляющих грузы в ненасытную коммерческую дыру Нью—Кробюзона, кишел пиратами.
Беллис знала, что корабль такого размера, с бронированным корпусом и под флагом Нью—Кробюзона почти наверняка не подвергнется нападению. Но бдительность экипажа слегка обескураживала ее.
«Терпсихория» была торговым судном. Она не предназначалась для пассажиров. Здесь не было ни библиотеки, ни кают—компании, ни развлечений. На столовую для пассажиров тоже не очень потратились. Стены там были голые, если не считать нескольких дешевых литографий.
Беллис поглощала пищу, сидя одна за столиком и односложно отвечая на все любезности. Другие пассажиры в это время сидели под грязными окнами и играли в карты. Беллис исподтишка внимательно поглядывала на них.
Возвращаясь к себе в каюту, Беллис погружалась в бесконечные размышления о своих пожитках.
Город она оставила неожиданно и в спешке.
Одежды при ней было всего ничего, и всё в любимом ее аскетическом стиле — строгое, черное, серое. У нее было семь книг — два тома по лингвистике, начальный курс салкрикалтора, антология рассказов на разных языках, толстая чистая записная книжка и две ее монографии — «Грамматология верхнекеттайского» и «Свитки пустоши Глаз Дракона». Еще было несколько ювелирных изделий из гагата, граната и платины, небольшая косметичка, чернила и ручки.
Она целыми часами добавляла все новые и новые подробности к своему письму: сообщала о том, как уродливо открытое море, писала об острых опасных скалах, торчавших из воды, оставляла длинные пародийные описания офицеров и пассажиров, наслаждаясь собственными карикатурами. Сестра Мериопа; купец Бартол Джимджери; похожий на труп доктор Моллификат; вдова и мисс Кардомиум — тихая мать и ее дочь, ставшие под пером Беллис парой коварных хищниц, охотниц за мужьями. Иоганнес Тиарфлай превратился в напыщенного шута, балаганное посмешище. Размышляя над тем, что заставило их предпринять это путешествие через полсвета, Беллис для каждого придумала легенду.
