Он почти уже закончил обедать и был готов отправиться к реке, когда вошел какой-то паренек и, держа в руках картуз, спросил, не сходит ли с ними доктор на вершину холма.
Едва услышав, в чем дело, Кристоффер тут же согласился. У него и мысли не было отказаться; он всегда помогал людям. Река прекрасно проживет и без него этот последний день, а рыба — тем более.
Он подошел к небольшой группе людей, собравшихся возле лавки. Двое детей… Господи, насколько бедны норвежские крестьяне! Кристоффер принялся расспрашивать детей о найденной ими старухе. На ее теле были какие-нибудь раны? Или телесные повреждения? Нет, не было, но она была почти мертвой, пояснил мальчик. И ужасно худой.
«Не более худой, чем ты, дитя, — печально подумал он. — Как мне хотелось бы взять тебя и твою маленькую сестру с собой, в дом, где я сейчас живу, чтобы вы смогли досыта поесть! Ведь о вкусной пище вам остается только мечтать».
Но времени на размышления у него не было. Он пошел в лавку и купил несколько больших белых булок, мягких и сдобных. Он раздал эти булки тем, кто собирался идти с ним наверх. Кроме этого он купил ведерко молока, чтобы было куда окунать хлеб. Никто не отказался, тем более — дети.
Белые комки оленьего мха указывали им дорогу. Один из крестьян взял с собой лошадь и телегу, чтобы отвезти больную вниз. Не всегда было легко провезти телегу по узкой тропинке, и тогда все приходили на помощь, обрубали топором ветки, расчищали путь.
Все четверо взрослых мужчин помогали детям собрать рассыпавшийся мох, чтобы те не вернулись домой с пустыми корзинками.
Дети были явно напуганы. И не потому, что не знали дороги, ведь мох указывал им путь. Нет, они опасались, что на том самом месте никого не окажется. Что, если они просто одурачили всех этих людей и этого доброго доктора? Что, если это была не старуха, а какая-то нечисть? Ведьма, кикимора или еще какая-то гадость?
Наконец они взобрались на холм, всем стало сразу легче. Комочки мха по-прежнему указывали им путь и привели прямо к скалам.
Они поднимались уже около двух часов, день шел на убыль, в это время года начинало рано темнеть.
«Что скажут отец с матерью?» — думали дети. Ведь они не явились домой вовремя. Неужели их опять ждет порка?
Но пока еще было светло, вопрос был только в том, успеют ли они вернуться домой до наступления темноты.
Они шли неуверенно вдоль скал.
Мужчины, с лошадью и телегой, следовали за ними. Слышался только жалобный скрип колес.
Шаги детей становились все медленнее и медленнее.
Наконец они остановились. Белых комочков мха уже не было видно.
— Это было здесь… — сказал мальчик, не осмеливаясь поднять глаза на взрослых.
Трава в этом месте была примята, ее не покрывал серебристый слой инея.
Один из мужчин сухо заметил:
— Все ясно. Теперь ее здесь нет. Может быть, она просто заснула? А потом встала и пошла? На лицах детей появился румянец стыда.
— Она была очень больна, — смиренно произнес мальчик.
Его маленькая сестра кивнула. Мужчины огляделись по сторонам. Перед ними возвышалась скала. Двое из них отправились на поиски. — Вот! — крикнул один из них. — Она лежит здесь, среди деревьев!
— Значит, она смогла перебраться туда… — пробормотал другой.
— Не такая уж она и беспомощная. Но ему пришлось взять свои слова обратно, как только он подошел к ней.
— Бедняга… — произнес один из них.
У Кристоффера защемило сердце. Конечно, он видел много несчастных в больнице, но он не мог себе представить, что человек может быть таким истощенным, как эта женщина.
— Настоящий скелет, — сказал один из мужчин.
— Но она вовсе не старая, — заметил другой. — Это же совсем молодая женщина!
— Уж не Марит ли это из Свельтена? — предположил третий. — Я ни за что не узнал бы ее, если бы не эти светлые, вьющиеся волосы. Да, в самом деле, это Марит из Свельтена. Но, Господи, что же случилось с ней?
Опустившись на колени возле лежащей женщины, Кристоффер констатировал, что она еще жива. И он не мог понять, как это было возможно.
— Кто такая Марит из Свельтена? — спросил он, желая получить разъяснения.
Человек, узнавший ее, произнес извиняющимся тоном:
— Просто женщина с ближайшего хутора. Она с детства ухаживала за своим злобным отцом. Все остальные подались на запад, в Америку. Она нелюдима, я видел ее в деревне только пару раз, она и слова-то сказать как следует не может, шарахается от всех. Но грех на нее сердиться.
— Что теперь говорить об этом… — произнес Крис-тоффер сквозь зубы.
— Она была хороша собой, — продолжал крестьянин. — Но никто не хотел жениться на ней из-за ее мерзкого отца. Да и сама она была немного странной.
Кристоффер с ужасом произнес:
— У нее во рту пучки травы!
— Листья морошки, — уточнил мужчина, сидящий рядом с ней на корточках. — Неужели она ела их?
— Нет, похоже, она тут же выплюнула их, — заметил Кристоффер, совершенно потрясенный увиденным.
— Ее мучил голод, — сказал один из мужчин. — Она просто умирала от истощения. Думаю, она еще не умерла, но…
— И не только это, — сказал Кристоффер. — Когда я дотронулся до нее, она вся сжалась, словно при сильной боли.
— Разве это не взаимосвязано? Голод и боль.
— Это не настолько взаимосвязано, чтобы человек так реагировал в бессознательном состоянии. Смотрите!
Он осторожно коснулся ее истощенного тела, и все заметили гримасу боли на ее лице и попытку освободиться от этого прикосновения.
Кристоффер выпрямился и глубокомысленно вздохнул.
— Конечно, мы должны отправить ее в больницу. Но она совершенно истощена, ее нужно немного подкормить. Но если дело обстоит так, как я думаю, и у нее проблемы с пищеварением, то она вообще ничего не сможет есть.
— И тогда она умрет, — с находчивостью констатировал один из мужчин.
— Вот ведь дилемма!
— Давайте попробуем, — предложил Кристоффер. — У нас осталось немного молока?
Ему подали ведерко. Дети, осмелевшие после того, как нашли женщину, уже вели себя не так скованно. На лицах их было написано что-то вроде гордости. Может быть, они спасли человеку жизнь?
Но на это надеяться особенно не приходилось.
К большому облегчению Кристоффера женщина вдруг открыла глаза. Он дружелюбно улыбнулся ей, чтобы она не испугалась, ведь очнулась она в весьма необычной обстановке.
— Вот, — ласково произнес он. — Попробуй выпить немного молока! И скажи мне, что у тебя болит.
Несмотря на страшное истощение, несмотря на то, что лицо ее напоминало голову мумии, Кристоффер заметил, что женщина красива. И даже ее затуманенные смертью глаза несли на себе отпечаток трогательной, патетической красоты. Он почувствовал клубок в горле при мысли о том, как она страдала в одиночестве, и в улыбке его появилась неуверенность…
