«Молюсь о торнадо, — захотелось ответить Ханне. — Лишь бы только вернуться». Но в конце концов она просто сказала правду:
— Я должна возвратиться на восток, в Бостон. Я умру, если останусь тут.
Гертруда Стаббс начала приходить в себя. Она приблизилась к Ханне.
— Ты вправду так думаешь, дитя моё?
— Я точно знаю, — ответила Ханна. — Я каждый вечер молюсь Господу. Я должна вернуться. В этом краю мне не будет жизни. Если б я могла уехать обратно в Бостон, это было бы для меня величайшим благом.
— Благом? — прошептали преподобный и его супруга и переглянулись. Разве могут они отказать в благе созданию Божьему, пусть и такому необычному? Преподобный прервал свои размышления, опустив взгляд на сверкающие кристаллы, теперь ему показалось, что это дорожка, указывающая на восток.
— Да, тебе нужно вернуться, — твёрдо произнёс он. — Нужно.
Так было решено, что Ханна отправится ближайшим поездом, следующим на восток. Казалось, от одной мысли об этом девочка чудесным образом пошла на поправку. У неё появился аппетит: она начала понемногу есть простую пищу, а странная сыпь стала исчезать.
Ханна помнила: попечители Бостонского Дома юных странниц сочли, что она слишком взрослая, чтобы оставаться в приюте, а мисс Прингль недвусмысленно дала ей понять, что на работу служанки Ханне рассчитывать не придётся. Однако девочка знала, что в конце концов для неё всё-таки найдётся что-то подходящее. И она была убеждена в одном: ей необходимо вернуться к морю.
Ханна смотрела на порт Бостона, на пароход и грузчиков, таскавших с него тюки. Девочка подумала, что разница между нею и джутовыми мешками с кофе не так уж велика: и то, и другое — товар. А если товар испортился, его выбрасывают или сжигают. Инспектор спустился с корабля по трапу и кивнул экспедитору, подтверждая, что груз в хорошем состоянии. Заражённый или гнилой товар на этом причале выгружать запрещалось — вместо этого его вывозили на специальном буксире топить в море либо сжигать на «мусорном острове», почти всегда окутанном густой завесой маслянистого чёрного дыма.
Вернувшись в приют, Ханна с радостью обнаружила, что место мисс Прингль заняла куда более приятная дама по имени миссис Ларкин. Она была моложе и красивее своей предшественницы, и её голос напоминал вовсе не об иголках, а о весёлом журчащем ручейке.
— Не понимаю, почему это ты непригодна к работе по дому, милочка. Может быть, подавать чай в гостиной тебе и не доверят, но помогать на кухне ты наверняка сможешь. А шить ты умеешь, Ханна?
— Да, мэм.
— Ну вот! — бодро воскликнула миссис Ларкин.
Она раскрыла папку и, подняв палец, объявила:
— Пожалуйста! Семейство Хоули. Мистер и миссис Орас Хоули, дом номер восемнадцать по Луисбург-сквер, три дочери в возрасте от девяти до шестнадцати лет. — Миссис Ларкин перевела взгляд на Ханну, и девочка увидела, как её светло-карие глаза светятся весельем. — Боже мой, если эти юные леди хоть сколько-нибудь походят на меня и моих сестёр, то их платья постоянно придётся стирать и чинить! Думаю, тебе там самое место.
— Луисбург-сквер? Это же в Бостоне? — с надеждой спросила Ханна.
— Да, милочка. Бикон-Хилл — один из лучших районов в городе. Хоули чрезвычайно… — Она замялась, подыскивая слово. — Чрезвычайно утончённые. Это старинный бостонский род, очень состоятельный. — И она поспешила добавить: — Но это не причина беспокоиться. Я уже сказала: тебе не придётся прислуживать на балах и парадных обедах. Ты будешь… так сказать, почти всё время в тени. — Миссис Ларкин наклонилась через стол к девочке. — Зато там прекрасные условия, и ты сможешь зарабатывать почти сто долларов в год.
— Сто долларов?! — изумлённо переспросила Ханна. Она и представить себе не могла такую огромную сумму. У девочки никогда не было ни единого доллара.
— Начальное жалованье судомойки — один доллар семьдесят пять центов в неделю, плюс кров и стол. Работа семь дней в неделю, выходные — два воскресенья в месяц.
— Начальное жалованье, — прошептала Ханна.
— Да, начальное жалование. — Миссис Ларкин склонила голову набок и внимательно посмотрела на девочку. — Это же только начало. Работай прилежно и старательно, и ты сможешь достичь большего. Старшая горничная получает за год пятьсот долларов с лишним, а повариха… боже мой, повара и дворецкие зарабатывают почти по тысяче в год. Я знаю, что ты умница и будешь замечательно служить у Хоули.
— Вы хотите сказать… — Ханна замялась. Теперь, когда у неё появилась настоящая надежда на будущее, её как будто покинули все слова. — Вы думаете… это подобающее место для меня?
— Да, милочка. Что ж, вот тебе адрес. Вряд ли с тобой будет беседовать сама миссис Хоули — скорее всего, это будет дворецкий или экономка, возможно, повариха. Будь с ними любезна и не задавай слишком много вопросов. Я отправлю в дом рекомендательное письмо, где будет сказано, что ты умеешь читать. А математику ты знаешь, милочка?
— Я умею складывать, знаю на память таблицу умножения и немножко научилась делить в столбик.
— Чудесно! Хоть сейчас в Гарвард!
— А что такое Гарвард, мэм?
Тут миссис Ларкин расхохоталась.
— Ах, тебе не нужно знать про Гарвард, милочка. Девочек туда не принимают. — Ханна, задумавшись, закусила губу. Она решила, что непременно будет стараться на новом месте и научится всему, что нужно. И не только ради денег и ради того, чтобы зарабатывать ещё больше. А ради возможности жить рядом с морем. Соляные кристаллики перестали появляться на коже у Ханны, но те, что она забрала из конверта, словно сделались ещё ярче. Девочка теперь носила их на шее в маленьком мешочке, который тщательно прятала за корсаж. Она чувствовала, что ей необходимо держать его при себе, как талисман.
— Ханна, — громко произнесла миссис Ларкин, отвлекая её от раздумий. — Ты хочешь сказать что-то ещё?
— Нет… Только… Выходит, так можно заработать очень много денег?
— В самом деле! И что бы ты сделала, будь у тебя много денег?
Ханна наклонила голову, размышляя. Прежде она никогда не задумывалась об этом. Но тут ответ пришёл к ней сам — неожиданный, удивительный и в то же время такой простой.
— Ну, я бы купила дом. Даже не дом, а так — маленький домик у моря.
Миссис Ларкин выставила подбородок и откинула голову, как будто для того, чтобы лучше рассмотреть юную собеседницу.
— Ханна, ты… ты весьма своеобразная девочка.
Ханна притихла.
— Нет… просто я знаю, где мне хорошо, где я чувствую себя как дома. У моря.