– Это не Дар, это люди убивают меня!
Сын старосты подобрал с земли оледеневший комок грязи и с размаху кинул в Лауру. Комок больно ударил её в скулу, голова дернулась от удара, но она не вскрикнула. Она даже не заплакала. Странно, на протяжении всех её мучений она ни разу не заплакала. Возможно, это было частью Дара. А возможно она просто разучилась плакать.
Однажды она сидела рядом с другими четырнадцатилетними девочками и смотрела на ромашки, что росли на лугу. Девочки беспечно болтали, не обращая на неё внимания или даже посмеиваясь над Лаурой. Она же сконцентрировала всё своё внимание на маленьких росточках ромашки и захотела, чтобы они подросли. Зелёные стебельки как будто услышали её призыв и потянулись ввысь. Одна из девочек скользнула по Лауре взглядом и заметила растущие прямо на глазах цветы. Девчонки разбежались, голося на всю деревню.
Её сторонились и дети, и сверстники, и старики. Но когда она оставалась один на один со своим Даром, ей не нужно было общение. После закатного часа она думала о светлячках, и тогда ниоткуда появлялись маленькие светящиеся шарики, искорки веселой летней жизни, и кружили перед ней весёлые хороводы. Вот только она знала, что это не живые светлячки. Это светлячки ее Дара. В разгар знойного лета она могла подумать о холоде зимы, и тогда на брёвнах рядом с ней оседал иней. Она росла, и всегда рядом с ней, внутри неё был Дар. Сверстницы Лауры уже вовсю гуляли с деревенскими парнями, ей же были непонятны их забавы. Она предпочитала уединение.
Но её желаниям не суждено было сбыться, потому что на неё положил глаз сын старосты. Ни одна незамужняя девица в деревне не могла устоять перед ним, и он вольготно пользовался этим, разбивая девичьи сердца и удовлетворяя свою похоть. Захотел он и Лауру. Конечно, он не любил её, и в мыслях его не было на ней жениться, он просто желал добавить к своим амурным победам ещё один трофей – странную нелюдимую зверюшку. Он подстерёг Лауру вечером и, закрыв ей рот грубой ладонью и больно обхватив за талию, поволок подальше от людного места. Она молча сопротивлялась, пытаясь отпихнуть его локтём или ногой, но он был гораздо сильнее её. Он повалил Лауру на стог сена, стал задирать холщовую юбку. Что-то всколыхнулось в её сознании, затмевая разум и застилая глаза алой пеленой. Она впилась зубами в его плечо, чувствуя, как зубы рассекают кожу и проходят в мясо, как на язык попадают капли крови. Сын старосты заорал, с силой оттолкнув её, откатился в сторону. Затем, с ужасом и ненавистью смотря на неё выпученными глазами и зажимая плечо второй рукой, он спиной попятился назад. Потом развернулся и побежал. Она почти заставила себя забыть об этом случае, когда…
– Разумеется, – сообщил ей столб, обложенный вязанками хвороста. – Тогда ты встретила семью волков.
Да, это было день назад, на исходе поздней осени, когда дуют холодные ветры и небо затягивается тяжёлыми тучами, когда каждую минуту может пойти первый снег. На опушке леса Лаура встретила семью волков. Вначале самец и самка мгновенно вскочили на ноги, повернув чуткие морды в её сторону, и тихо зарычали. Четверо беспечных волчат продолжали кататься по жухлой высохшей траве и бурым опавшим листьям и тыкаться носами самке под живот. Странно… Осенью ведь волчат не бывает.
Лаура совсем не испугалась. Она продолжала медленно идти вперёд, широко раскрыв глаза, чтобы ничего не пропустить из этой восхитительной сцены. Самец и самка перестали рычать и теперь недоверчиво смотрели на неё. Волчата тоже обратили на девушку внимание, и самый смелый неловко потрусил к ней, чтобы обнюхать. Лаура подошла ещё ближе и тихо опустилась на колени, машинально погладив волчонка. Он не возражал. Не возражали и его родители. Вскоре её окружили другие волчата, лизали руки и норовили взгромоздиться на колени. Насколько волки лучше людей! Она тихонько засмеялась от радости. Тогда к ней подошли, и взрослые волки и спокойно опустились рядом, положив морду на передние лапы и иногда посматривая на волчат. Так она провела лучшие часы в своей жизни.
Идиллию прервала внезапно вышедшая к лесу группа крестьян, среди которых находились староста и его сын. В руках у старосты оказался старый длинноствольный мушкет. Вся группа на минуту остановилась, поражённая увиденным. Волки зарычали, оскалили зубы, защищая детёнышей. Староста вскинул мушкет, целясь в группу, остальные выставили вперёд рогатины и вилы.
– Ведьма, – негромко, но отчётливо произнёс староста и нажал на курок, выпустив из мушкета облачко дыма.
В эту секунду время как бы остановилось для Лауры. Она расширенными от ужаса глазами смотрела на наставленный на неё и волков мушкет, на ожесточённых крестьян, не в силах вымолвить ни слова. Раздался запоздалый гром от выстрела, и волк с рваной раной в груди отпрянул, как от удара, завалился набок, бессильно закинув голову, провожая свою семью и Лауру угасающим взглядом, из которого исчезала жизнь.
Тут Лаура очнулась. С распростёртыми руками и широко раскрытым ртом от безмолвного крика она кинулась к крестьянам, защищая волков. Те на минуту опешили, опустили вилы и рогатины. Это позволило волчице и волчатам скрыться в зарослях. Удар тыльной стороной ладони по лицу свалил Лауру с ног. Кто-то пнул её ногой под рёбра. Ещё и ещё раз, выкрикивая: «Ведьма, проклятая ведьма!» Она потеряла сознание. Её доволокли до сарая, бросили туда, потом пришли и снова били, и вот теперь волокут на костёр. Никто не может остановить их. Сейчас человеческая жизнь ничего не стоит. В Париже, говорят, умирают люди, Варфоломеевская ночь уже год как прошла, но люди все гибли и гибли. Во Франции назревала гражданская война и кому какое дело до какой-то нелюдимой девчонки.
– Нет, я не могу просто так умереть! – бушевало в голове Лауры, когда крестьяне на скорую руку привязывали её к столбу. Откуда-то появились факелы, пламя трепетало на весёлом ветерке ранней зимы. Сейчас запылает хворост, и языки огня будут лизать её тело, сжигая кожу, вены, сухожилия. Глаза лопнут от жара, лёгкие наполнятся удушливым дымом. Где, где её Дар? Почему он не может помочь её сейчас?
– Я ненавижу вас! – крикнула Лаура.
В неё полетели новые заледенелые комки грязи и мелкие камни, раздалось злобное улюлюканье и грязные выкрики.
– Не-е-е-е-т!!! – взорвалось внутри неё.
Всё заглушила мощная, всепоглощающая ненависть к людям. В сознание ворвалась картина ощерившейся морды волка с предсмертным оскалом, глаза застлала алая пелена, как в тот момент, когда она укусила насильника, только плотнее и горячее. Волки гораздо лучше людей! Всё её тело начало ломаться и изгибаться в болезненных конвульсиях. Она уже не обращала внимания на первые, ещё робкие язычки пламени и тяжёлый, начинающий ползти вверх дым, сквозь который падали белые снежинки. Её поглотили ненависть. Ненависть к людям в символе оскаленной морды умирающего волка. Ненависть, несущая чудовищную энергию, ненависть, открывающая и преобразующая её Дар. Она чувствовала, как трещит её череп, как удлиняются уши, как всё тело покрывается плотной белой шерстью, она чувствовала неведомую ранее силу в мышцах, для которых были тесны любые верёвки. Краем сознания она улавливала ошеломлённые и испуганные лица крестьян. Она увидела, как сын старосты кидает в неё вилы. Они впились одним зубцом в бедро, окрасив белую шерсть алой кровью. Лаура взревела, оскалив пасть, в которую превратилось её лицо, с лёгкостью разорвала верёвки, вырвала из бока вилы, переламывая их на ходу как сухую веточку, мощной лапой смела с себя остатки тряпья, бывшего когда-то её платьем. Перепрыгнув через пламя занявшегося костра, она опустилась на все четыре лапы, вращая налитыми кровью глазами. Крестьяне с криками ужаса попятились назад. Выбрав из толпы своего обидчика, Лаура одним гигантским прыжком настигла сына старосты, точным движением мощной пасти перекусила ему шею, и рывком бугрящихся под белой шерстью мышц оторвала голову. Голова покатилась по мёрзлой земле, чуть припорошенной слоем первого снега, оставляя за собой темно-красные брызги. Белые снежинки попадали в дымящуюся кровь и тут же таяли в ней.
