- Отец, прошептала я, пытаясь вспомнить что-то хорошее, вместо ужасного кричащего изображения, которое я не могла прогнать из головы. – О, отец, я скучаю… - и я увидела, как мужчина уходит по длинной дороге, такой длинной, что конец терялся в серой дали. Слезы текли по моим щекам на самодельную подушку, а я засыпала.
* * *
Когда я проснулась, Флинта не было. Огонь был потушен, но я чувствовала тепло сияющих под пеплом углей. Накидка все еще укутывала мое тело, защищая от утренней прохлады. Солнце еще не встало, но небо уже посветлело. Флинт забрал свою сумку и свернутый спальный мешок, что прицеплял к ней сверху. Но он явно не врал, когда говорил, что вечером вернется, ведь рядом с моей сумкой были предметы, что мне не принадлежали.
Я поднялась, схватив края накидки, и пошла на разведку. Шерстяная туника, поношенная, но еще пригодная, достающая мне до колен. Тряпичный сверток, в котором оказались походные сухари, унявшие урчание желудка. Я позволила себе кусочек, и вкус пробудил воспоминания о доме, а остальное завернула и спрятала в свою сумку. И он оставил нож, лезвие которого при проверке оставило на моей руке след яркой крови. Мой нож был продан прошлой зимой за ужин и ночлег. Нож отца утонул с ним. А Флинт дал мне не только оружие, но и возможность развести костер.
Я порылась в своей сумке и нашла ножны, что делала для своего старого ножа. Обычному путнику не увидится ничего необычного в них: сшитый чехол с рисунком солнца на поверхности, и сверху было украшение из перьев вороны и гладких речных камешков, привязанных к нити сложными узлами. Так я защищала от холодного лезвия всех, кому можно навредить железом.
Вскоре я все сложила в сумку и была готова идти. Я заполнила флягу из ближайшего ручья, потушила огонь, засыпав его землей. Я проверила, чтобы от нас не осталось следов. Я спрятала тунику в сумку, сунула нож за пояс. Я бы надела накидку Флинта. Очень сомнительно, что я смогу вернуть ее ему. Когда меня все удовлетворило, я замерла на миг, чтобы собраться с силами.
Север. Место, о котором говорил Фаррал, лежало глубоко в горах, на север от нашей деревни, которой уже не существовало. Чтобы попасть туда, мне придется пройти на восток к цепи озер, что перемежались с холмами. Мне придется идти до Глубоководья, а потом вдоль озера идти до реки Раш, к тропе, что вела к пикам, названным Три карги. Там я доберусь до долины, а у подножия высоких гор будет сооружение из камней, названное Великаньими кулаками. Если найду это место, то найду и Тенепад. Если он существует. Если это не просто мечта.
Без последней части путь был мне знакомым. Мы с отцом шли по нему в другую сторону, когда убегали из Леса воронов и обломков наших старых жизней три года назад. А я научилась за это время искать тропы.
Но путь будет долгим, а времени было мало. Флинт был прав: еду и ночлег найти будет сложно, особенно мне самой. Если я не доберусь до Трех Карг до первого снега, будет беда. И да, вместе с умелым мужчиной было бы проще. Но и согласиться пойти с незнакомцем было сложно, хоть он и казался полезным. Что он делал на том судне? Почему решил сыграть, если ему была ненавистна сама мысль об этом? Он не мог знать, что придут Силовики, так ведь? Если мог, то он должен был предупредить людей.
Нужно думать о своем пути. Летом я могла поработать день взамен на миску супа и ночлег в амбаре. Мы с отцом так жили какое-то время. Но не осенью, ведь это время Сбора, опасное для одинокого путника. Если оказаться на чьем-то пороге, меня начнут расспрашивать, почему девочка моего возраста путешествует одна. И если ответить неверно, народ решит, что я сбежала от Силовиков. Недоверие всегда затуманивало разум жителям Олбана. Во время Сбора недоверие достигало пика, подогреваемое страхом. Так было в каждом поселении, мелкой деревушке и одиноком доме. Они называли таких, как я не хитрыми, а запятнанными, словно наш дар мог портить, если его не вырвать с корнями. Только приближенные к королю могли использовать магию.
Но когда-то было не так. Бабушка рассказывала о том времени, когда на женщину в мягкой, как пух чертополоха, одежде или мужчину, что мог играть на флейте не хуже пения жаворонка, люди смотрели с гордостью, а не сдавали Силовикам короля. Бабушка знала женщину, что могла коснуться сломанной кости, пропеть едва слышно с закрытыми глазами и исцелить перелом. Рассказывала о мужчине, который мог словами уговорить дикого кабана лечь на землю, а голову положить на его колени. Сильнее всего я любила рассказ о девушке, что каждое утро ходила в поле, чтобы поговорить с растущим овсом о солнце, ветре и дожде, о том, как зерно напитает голодных детей, когда придет время. И на фестивале урожая был самый вкусный овес во всем Олбане.
Порой было сложно понять, что из рассказов бабушки было правдой о том, как было до того, как Кельдек взошел на трон, а что было древними сказками. Кельдек стал королем в год моего рождения. Пятнадцати лет хватило, чтобы люди забыли, как было раньше. Так вышло. И когда я начала понимать, что умею, оказалось, что дар нужно прятать. Я выучила, что страх превращает друга во врага за мгновение, я научилась хранить секреты.
Работой заслужить еду и ночлег не выйдет. Я привыкла добывать пропитание в лесу, можно было сделать удочку. Можно было стать вором. Яйцо тут, булочку там. Не впервой.
До того, как я попаду на север, дорога пройдет рядом с Летним фортом, меньшую крепость короля Кельдека, место летнего Собрания. От этого было страшно. От этого вспоминалось то, что я хотела забыть, тьму, что я видела в щель в стене в доме бабушки, когда люди короля пришли за ней. Я отогнала мысли, ведь должна была начать путь сильной, иначе далеко не зайду.
«Думай о хорошем, Нерин. Думай о доброте, как о подарке того мужчины. Думай о любви и мудрости бабушки, а не о ее ужасной кончине. Чувствуй ее силу в себе, иди по дороге со смелостью и открытыми глазами. Нацелься на Тенепад».
Прошлой ночью я думала, что отец ушел от меня по дороге. Теперь мне казалось, что он идет рядом со мной, наклоняется и убирает опавшие листья с моего пути, держит меня за руку, пока я перебираюсь по камням через ручей, и плохими шутками поднимает мне настроение. Глупо, ведь те времена давно прошли. А потом он редко так делал. Потом мы ругались, вспоминая печали и кошмары, что оставили нас бедными, бездомными и изгоями.
Я привыкла к его постоянному ворчанию. Я научилась не слышать его. Я отвлекалась на мозоли и пустой живот. Теперь я шла по тропе, едва различимой среди сосен, чувствовала его тень рядом, жалея, что была не такой понимающей. Может, как я и подозревала, он хотел, чтобы я умерла, а брат выжил. Но он сам защитил меня. Из-за меня он шел дальше.
