– Спасибо, папа, – саркастично бросил Банкан, – за вотум доверия.
– Сынок, не у всех есть навыки, необходимые для волшебства и тем более для чаропения. Очень даже может оказаться, что, несмотря на явный музыкальный талант, твое истинное предназначение – в другом.
Конечно, хорошо быть классным дуаристом…
Банкан задрал нос, давая понять, что комплимент принят.
– Но если это не подкреплено добротной текстовкой, последствия могут оказаться непредсказуемыми, а то и смертельно опасными.
– Папа, ты слишком долго водил дружбу с Клотагорбом.
– Ладно, выражусь иначе. Чтоб больше этого безобразия не было! – Джон-Том встал. – А теперь спустись и помоги матери.
– Ты хочешь сказать, из-за моего пения… – неуверенно начал Банкан.
Джон-Том кивнул.
– Демоны, дьяволы, бесы, злые духи – полная коллекция мерзкой нечисти. Там сущий ад.
Банкан встал и двинулся следом за отцом, сарказм уступил место раскаянию.
– Пап, я правда не хотел. Стерегся, думал, все будет нормалек. Ты скажешь маме, что я не хотел?
– Сам скажешь. – Джон-Том отворил дверь и вышел в коридор. – Банкан, этим выходкам пора положить конец. У тебя слишком мало опыта, чтобы играть в такие игры. Особенно дома. А вдруг освободишь Чудовище-Под-Кроваткой?
Банкан тащился следом.
– Да что ты, пап? Нет у меня под койкой никаких чудовищ.
– Откуда такая уверенность? У каждого ребенка младше двадцати лет живет под кроватью чудовище.
Сын поразмыслил над словами Джон-Тома.
– Пап, а у тебя оно жило, когда ты был маленьким?
– Я же говорю, тут исключений не бывает. Просто я в твоем возрасте об этом не знал. Мое чудище, – добавил Джон-Том, спускаясь по лестнице, – было все в бородавках и язвах и мечтало напичкать меня баклажанами. Я терпеть не мог баклажаны. И сейчас ненавижу. – Они задержались у кладовки. – Думаю, по убеждениям оно было республиканцем. Все, больше никакого чаропения. Нигде и никогда. Пока не окрепнет голос.
– Но, пап…
– Никаких «но»!
– Ненавижу уроки пения. Сидишь часами за партой, слушаешь глупую соловьиху. На что это мне, пап? Я ж не птица.
– Миссис Неласвист учитывает ограниченные возможности своих учеников. Она очень терпелива. – «Станешь тут терпеливой, – подумал Джон-Том, – с такими, как Банкан». – И с ее помощью ты непременно освоишь искусство вокала, конечно, если постараешься. Из лентяев и неучей чаропевцы не получаются. Или думаешь, достаточно захотеть, и силы Запределья кинутся плясать под твою дуару? Да не приди я вовремя домой, твоя мать лежала бы сейчас растерзанная в клочья, с мечом в одной руке и веником в другой.
Банкан хихикнул.
– Боевая у меня мамуля. Такая кончина как раз в ее вкусе.
– Банкан, я говорю совершенно серьезно. Впредь никакого чаропения, пока не поставишь голос и не научишься сочинять приличные тексты.
– А-а! Да разве можно этого добиться, работая с закостенелым песенным старьем?
Сей горестный упрек потряс отца.
– Банкан! «Закостенелое песенное старье», как ты изволил выразиться, классика моего мира. Добротный, крепкий, солидный рок. С его помощью я сотворил уйму всяких чудес. Это прекрасная основа для чаропения.
– Пап, может, тебе и дороги эти песенки, но я-то к ним какое отношение имею? Надоело! Волшебные они или нет – вот где уже сидят.
Что удивительного в том, что я себя не контролирую? Просто все это – не мое.
– Значит, надо, чтобы стало твое. А не контролируешь ты себя потому, что тебе восемнадцать, ты упрямый, наивный и неопытный, но при этом убежден, что знаешь все на свете. Может, тебе лучше подыскать другой инструмент?
Банкан зло глянул на отца.
– Но ведь у тебя только с дуарой волшебство получается.
– Правильно. Значит, надо испробовать что-нибудь принципиально другое. Резьбу по дереву, к примеру. Могу договориться с сусликом Генраком, он охотно возьмет тебя в подмастерья. Освоишь полезное ремесло. Что в этом постыдного?
– Пап, я хочу стать чаропевцем. Проблема в репертуаре, а не в моих музыкальных способностях.
– А как же быть с убогим голосишком? Банкан, положа руку на сердце, тебе не вывести приличный мотив даже за шкирку. Если не зарубишь это на носу, обязательно навлечешь беду на себя и на окружающих, как бы здорово ты ни владел дуарой. Между прочим, после Клотагорба и Семонда я здорово попотел над твоим инструментом и не пойму, зачем ты его изуродовал.
– Папа, я хочу не только классно играть. Я хочу и выглядеть классно.
– Вот, значит, почему ты предпочитаешь эти «блеклые» шмотки?
– Пап, не дави на меня, будь другом. Обещаю, больше не сорвусь.
Согласен, я нынче маленько увлекся и напортачил, но это еще не повод сдаваться, и не хочу я учиться резьбе по дереву, земледелию, воровству или еще какому-нибудь традиционному ремеслу.
– Ладно. Ты обещал, я запомнил. Но все это была присказка, сказка впереди.
– Сказка? – Банкан оторопело заморгал.
– Надо что-нибудь предпринять, чтобы мать не содрала с тебя шкуру заживо. Топай за мной.
Приготовившись к самому худшему, Банкан побрел за отцом.
За ужином он был угрюм и необщителен. Но едва ли можно объяснить это головомойкой, которая предшествовала мойке кухни. В подобном расположении духа Банкан пребывал почти весь последний год.
Джон-Том, сочувствуя сыну, попытался смягчить гнев жены – дескать, мальчик не очень-то и виноват, все дело в переходном возрасте. Но Талея, выросшая совсем в другой обстановке и другом обществе, возразила, что в ее клане подобные недуги обычно лечили острым ножом.
Банкан хотел что-то сказать, но благоразумно прикусил язык. Лишь позже, когда мать выпустила львиную долю пара, он отодвинул тарелку с недоеденной змеиной колбасой и овощным гарниром.
– Мам, можно, я возьму твой меч, или мне просто отравиться, когда зубы почищу?
– Проклятье! Хоть бы пяток минут пожить без твоего дурацкого стеба!
– Ну, а что еще я могу сказать, а, мам? Извини. Я же не нарочно.
Неужели, думаешь, я из вредности задумал превратить печку в саламандру? – Он помолчал несколько секунд, глядя на отца. – Просто я мечтаю стать таким, как папа. Пережить интересные приключения, совершить великие дела, заслужить славу героя. Выручать прекрасных девиц, побеждать зло и спасать мир. Неужели я хочу слишком многого?
– Сынок, позволь я тебе кое-что объясню. – Джон-Том отрезал кусок колбасы, сунул в рот и произнес, задумчиво жуя и размахивая вилкой:
– Да, как-то раз я помог спасти мир, что было, то было. И скажу со всей прямотой, это занятие не из тех, которым стоит посвящать целую жизнь.
Уж не говоря о том, что оно плохо сказывается на нервной системе.
