Впрочем, даже это испытание меркло рядом необходимостью учиться женским повадкам.
Прежде Шен никогда не задумывался, что это значит — быть мужчиной. Но когда театральный наставник, мастер Хо, начал свои уроки, наследник династии Ри в полной мере осознал, что родился именно мальчиком.
Ему плохо давались женские жесты и совсем не нравилось носить наряды, скроенные для девочек.
Наставник уверял, что со временем это пройдет и, глядя на старших актеров, Шен Ри понимал, что мастер Хо прав…
— Не бойся, крысенок, уже через год ты забудешь свой страх и будешь молить богов о том, чтобы стать таким, как Лоа.
Лоа… Шен Ри, как ни старался, не мог вообразить себе, что у него однажды появится такой же шелковый халат, многослойная юбка, расшитая жемчугом и ритуальная корона из серебра. На сцене Лоа восходил подобно солнцу, затмевая всех остальных, и само собой играл лишь одну только роль — самую главную, самую трудную — роль Небесной Принцессы.
И в обычной жизни Лоа не выглядел похожим на женщину.
Мысль об этом отчасти утешила Шена.
В человеке все должно быть красиво, особенно если он — женщина. Так наставлял Шена мастер Хо. День за днем он выколачивал из пятого сына рода Ри мужское равнодушие к своей внешности. Очень скоро Шен научился сам ухаживать за своими длинными черными волосами, расчесывать их частым гребнем, пропитывать ароматными бальзамами и укладывать в безупречные гладкие прически. Точно такое же внимание отныне он должен был уделять своим ногтям, бровям и коже.
Танцор — лицо театра. Это лицо должно быть безупречным. И целиком принадлежащим сцене без права на личную жизнь. Для любых повреждений, ссадин и синяков имелось только одно весомое основание — падение во время сложного па.
Случались такие падения, по правде говоря, часто, а репетиции иногда длились с утра до вечера.
Шен Ри учился плавно двигаться, ходить с закрытыми глазами, стоять на руках, сидеть неподвижно и слушать свое дыхание, а также изображать всем телом тишину, море, птицу, кусок железа на наковальне, шелковый шарф на ветру и сотни других вещей. Подготовка к сложной науке ритуального танца давалась ему на удивление легко. Мастер Хо иногда даже снисходил до скупой похвалы.
Но по имени никогда не называл.
Таких мальчиков, как Шен Ри в храмовой школе при театре было еще около десятка. Одни постарше, другие помладше, они все уже давно привыкли к странной театральной жизни, приняли свою судьбу и правила игры, негласно существующие среди танцоров. Шен наблюдал их соперничество со стороны, не ища дружбы или покровительства. Сами они почти не замечали новичка, а если и вспоминали о нем, то исключительно с практической целью — подай то, принеси это, отодвинься, подержи…
Шен Ри не пытался с ними соревноваться, но занимался со всем усердием, на какое был способен. Не надеясь стать лучшим, он твердо решил, что хотя бы сохранит свое танцорское клеймо на пятке.
Минул уже не один месяц храмовой жизни, когда один из мальчиков навсегда покинул спальню для юных актеров. И этот случай намертво впечатался в память наследника рода Ри.
Равно, как и кровавые следы на полу.
Нет, на самом деле, конечно, никаких следов не было. Кто бы им позволил портить идеальную чистоту храмовых покоев? Но богатое воображение живо нарисовало Шену эту яркую картину. От других актеров он вполне доподлинно узнал, что внезапно исчезнувший мальчик оказался недостаточно хорош для театра Великой Богини, а посему клеймо танцора с его пятки срезали и отправили бесталанного неудачника на кухню. По словам мастера Хо, это еще не самая плохая участь. На кухне бывший танцор хотя бы всегда будет сыт. Да и работать там хромоногому всяко проще, чем, например, мыть храмовые лестницы или просить подаяние на улицах. Впрочем, не исключено, что когда пятка у парнишки заживет, его таки отправят за ворота храма — убогим всегда больше подают.
Историей этой Шен Ри проникся очень глубоко. Несколько дней он не мог взглянуть без дрожи на опустевшую кровать изгнанника. Тем более, что стояла она как раз рядом с его собственной — такой же жесткой деревянной лежанкой, едва приподнятой над полом, как это принято во всей Таре среди простого народа. Мягкие матрасы ученикам не полагались, а потому спать на таких кроватях было сплошное мучение: голые доски покрыты лишь тонкой соломенной циновкой, а вместо подушек — гладкие вогнутые деревяшки. В храме Великой Богини считается, что аскеза помогает служителям сосредоточиться на своем предназначении и не думать о мирских удовольствиях. И если прежде Шен Ри не особенно замечал эти недостатки своего ложа, то после истории с тем пареньком сон его стал хрупок и тревожен. Когда заканчивались долгие изнуряющие тренировки, он не засыпал, как прежде, едва голова коснется деревянной подушки, а подолгу ворочался с боку на бок, думал о пустой кровати сбоку от себя и о срезанном клейме.
Пожалуй, именно в те ночи, он неожиданно для себя понял, что должен не просто хорошо танцевать — он должен на самом деле отдать всю свою душу танцу.
Прошло три года, прежде, чем на пустой кровати снова появилась циновка.
У нового мальчика было странное имя. Даже не имя, а скорее прозвище — Хекки, что значит 'лисенок'. В отличие от Шена, Хекки был обычным ребенком, вовсе не предназначенным в служение Великой Богине. Но так часто бывает, что родители по доброй воле готовы отдать своих миловидных сыновей в ритуальный театр. Всем нужны кормильцы, а Великая Богиня щедра к талантливым и белолицым.
Пятилетнего Хекки отдали за мешок риса, курицу и бутылку сладкого сливового вина.
А также за обязательство посылать свой заработок в семью, как только его успехи станут достойны награды. Что ж, все правильно — к чему танцору из храма личные сбережения? Его душа и тело принадлежат Богине.
В первую ночь Хекки долго и безутешно плакал, уткнувшись носом в коленки. Шен ему не мешал — понимал, что любые утешения бесполезны, пока слезы рвутся наружу. Но едва всхлипы стали чуть тише, он бесшумно соскользнул со своей циновки и сел у кровати малыша.
— Когда облака заслоняют луну, кажется, что нет ничего, кроме темноты, — тихо сказал он. А потом, помолчав немного, добавил: — Я люблю лунный свет, он напоминает мне о доме… В моей комнате было большое окно. Иногда моя нянька, старая Куу, забывала плотно закрыть ставни, и тогда я подолгу смотрел на небо.
Хекки затих, только иногда прерывисто всхлипывал, как это бывает после долгого плача.
— А здесь луну закрывает стена, — вздохнул Шен Ри и машинально убрал за ухо длинную прядь. За три года его волосы сильно отросли и уже спускались ниже пояса. Мастер Хо часто говорил, что укоротить такую красоту было бы преступлением. — Но я знаю, что она есть. Хоть и не вижу ее больше. — С усилием воли он скрутил в себе смущение и едва ощутимо тронул Хекки за плечо. — И луна есть, и солнце, и небо… Завтра я покажу тебе самое красивое место в храме. О нем мало кто знает и там можно плакать — никто не увидит. А сейчас спи… Постарайся уснуть. Может быть, тебе приснится Лунная Дева. Это очень хороший знак.
