Ознакомительная версия.
Будь проклята леди Элис со своим супругом! Навряд ли Бет перепало хоть что-нибудь, кроме коротких тайных свиданий… а потом долгого ожидания и надежды… надежды, которая никогда не сбудется, потому что Джей мертв, мертв окончательно, бесповоротно, потому что чуда не случилось, и Джей покинул ее, как самого Джеральда покинула Дженни — навсегда…
При мысли о Дженни стеснилось в груди. Джеральд сжал челюсти до желваков на скулах, чтобы удержать слезы: как всегда, стоило ему только вспомнить Дженни, и он вновь увидел ее будто воочию — не такую, какой она была в смертный час, а ту Дженни, какой она была в самый первый их день, робкую, удивительно хрупкую, увидел ее голубые глаза, бледное лицо, ее тонкие руки, с которых еще не сошли мозоли от постоянной работы — и не такие руки можно изуродовать, если каждый день запаривать корм для кур, разносить тяжеленные подносы и мыть полы со щелоком…
Джеральд опустил голову.
Спасибо тебе, любимая. Где бы ты ни была — спасибо тебе.
Король обернулся к двери, где все еще маячил незадачливый Фаркуэр, поскольку бедолагу просто-напросто позабыли отпустить.
— Воды! — приказал Джеральд. — Ведро… нет, бадью, и потяжелее.
— Но, Ваше Величество! — дерзнул возразите Фаркуэр. — Леди Бет уже пытались отливать холодной водой — не помогло.
— Не холодной, Фаркуэр, — бросил король. — Горячей. Так, чтоб только терпеть можно. Со щелоком. Живо!
Королем Джеральд был без году неделя — зато войсками командовал не раз. Каким тоном надо отдавать приказы, чтобы они исполнялись без раздумья и промедлений, он знал преотлично. Фаркуэр исчез быстрей, чем леди Элис успела рот открыть от изумления — и вернулся, сгибаясь под тяжестью бадьи, куда раньше, чем упомянутая леди начала требовать объяснений. Джеральд давать их не собирался. Он подошел к бездвижно замершей Бет, сорвал с нее траурное покрывало, окунул его в бадью, выжал и вложил девушке в руки — а потом тяжелая королевская ладонь пригнула леди Бет к полу и толкнула ее руки, раз и другой…
Так же безотчетно, как губы Бет смыкались вокруг ложки с целебным питьем, ее руки продолжили движение — еще раз, и еще…
Джеральд перевел дыхание.
— Вы умница, Роберт, — мягко сказал он молодому Бофорту, — но вот на этот раз вы все сделали неправильно. Это не ваша вина — вы прежде ни с чем подобным не сталкивались. Вы ведь ее поили успокоительными снадобьями, верно?
Берт утвердительно склонил голову. В глазах его мелькнуло понимание.
— Самый надежный способ сделать беду непоправимой, — вздохнул Джеральд. — Душа изнывает от горя — а тело ничем не может ей помешать. Берт, покой и отдых для вашей сестры просто губительны. Ей нужна усталость — настоящая, до ломоты во всем теле, до боли в костях. Проследите, чтобы она не переставала мыть эти чертовы полы — пусть хоть весь замок перемоет, пока не свалится.
— Пока не свалится? — переспросил Берт тоном скорее утвердительным — ну, хвала Создателю и стенам Эйнсли, мальчик и вправду понимает!
— Именно так, — кивнул Джеральд. — Ни пить, ни есть, пока не упадет, не давайте. Когда свалится и уснет, в кровать не переносите. Пусть спит на полу. А вот когда проснется, накормите немедленно — и непременно горячим.
— Понимаю, сир, — медленно произнес Берт. — Думаете, поможет?
— Думаю, да, — ответил Джеральд и, повинуясь внезапной мольбе в глазах юноши, добавил: — Я ведь очень хорошо помню… когда мне было велено жить, у меня был мой меч… я держался за него — и выжил. Человеку нужно держаться хоть за что-нибудь, Берт. У твоей сестры нет меча — так пусть хоть за тряпку…
— Но леди не подобает мыть полы! — истерически взвизгнула Элис де Бофорт, когда превращенное в тряпку покрывало в руках Бет мазнуло по ее туфелькам.
— Умирать от горя в девятнадцать лет леди тем более не подобает, — отрезал Джеральд.
Бет очнулась от дикой ломоты во всем теле. Болело все — ныли кости, резкая судорога сводила мышцы, горели невесть где и когда содранные руки.
Девушка с трудом разомкнула тяжелые веки и приподнялась на локте. Локоть тут же пронзила резкая боль… и немудрено — ведь она почему-то лежала на полу. Пол был холодным и невероятно жестким… а Бет была усталой, измученной и голодной… а еще — живой. Отвратительно и бесспорно живой. Мертвые ничего не чувствуют — а она ощущает холод и боль… и запах жареного мяса, свежевыпеченного хлеба и горячего вина. Блюдо и кубок стояли прямо на полу рядом с ней, и Бет было не до размышлений, откуда они взялись. Она не хотела есть, не хотела… но руки ее, совершенно не считаясь с ее волей, потянулись к еде и питью, и Элизабет де Бофорт сама не заметила, как и когда уплела подчистую все жаркое и ополовинила кубок.
Еда и пряное горячее вино придали ей сил — тех самых, которых Бет недоставало, чтобы заплакать. Теперь же слезы хлынули дождем, обжигая ободранные в кровь ладони… Джей… о Джей… за что?
— Бет! — послышался рядом взволнованный голос брата. — Бет…
Девушка отняла ладони от лица.
Берт был бледен, его шатало от усталости, и Бет немедленно стало стыдно. Она не знала, сколько времени прошло с той жуткой минуты, когда ей сказали, что Джей умер и мир для нее померк, — но ведь наверняка Берт не отходил от нее ни на шаг… Господи, да он еле стоит!
— Берт, — еле слышно пробормотала Бет, — иди спать. На тебя смотреть страшно.
— Вы были правы! — изумленно выдохнул Берт. — Благослови вас Создатель — вы были правы!
Бет подняла голову. Рядом с братом стоял высокий красавец с золотыми волосами и смотрел на нее сверху вниз — и это ему предназначалась благодарность Берта.
Ах вот, значит, как!
В единое мгновение измученные глаза Берта были ею позабыты — нет, всего минуту спустя она вспомнит о них и до дрожи устыдится того, какой бессердечной сделало ее горе. Но здесь и сейчас Бет уже не помнила, не могла помнить ни о чем, кроме того, что Джей мертв, а она жива — как и этот золотоволосый красавчик, неведомой хитростью принудивший ее жить!
— Значит, это вам я обязана? — холодно спросила она.
Золотоволосый помедлил и кивнул. Гнев захлестнул Бет с неистовой силой.
— Как вы посмели? — яростно выпалила она. — Как вы могли? Кто дал вам право принудить меня дышать, ходить, есть, пить и разговаривать? Да кто вы вообще такой, что посмели…
Лицо незнакомца окаменело.
— Я тот, — резко бросил он, — кто дышит, ходит, ест, пьет и разговаривает.
Он развернулся на каблуках, не прибавив ни единого слова, и ушел.
— Бет, — простонал брат. — Ох Бет, что же ты сказала…
Узнав, что мерзавец, заставивший ее жить, не кто иной, как Его Величество король Олбарии Джеральд Первый, Бет только молча кивнула. В дальнейших объяснениях не было нужды — о несбывшейся любви Девы Джейн и молодого короля знала вся Олбария, и Бет не была исключением.
Ознакомительная версия.