— Я пришлю к тебе кого-нибудь. Твоя работа высоко ценится. Ты привез мне что-то?
— Возможно. Но мне нужны золото, бронза и твое восточное масло.
— Сколько золота тебе требуется? — глядя в сторону, спросил Картан.
— За мою певунью ты выручишь триста рагов. Я возьму у тебя слитков на сотню.
— Покажи.
Руад достал из кошелька на боку золотую птичку с изумрудными глазами. Он погладил ее по спинке, поставил себе на ладонь, потом поднес к губам и прошептал какое-то слово. Птичка расправила крылышки, впорхнула и полетела по комнате. Из ее клюва полилась тихая музыка, и воздух наполнился пьянящим ароматом.
— Чудесно, — сказал Картан. — Просто великолепно. Сколько продлятся чары?
— Три года. Или четыре. — Руад протянул руку, и птичка села ему на ладонь. Он передал ее Картану.
— Что надо сказать?
— Имя мастера.
— Хорошо. А мастер — это вы. На востоке есть один царь, желающий приобрести огромного орла, чтобы подниматься на нем в небо. Он заплатит алмазами величиной с голову.
— Это невозможно.
— Полно, дорогой мой компаньон. В мире нет ничего невозможного.
— Ты не понимаешь. У магии существуют свои пределы. Когда-то Зиназар попытался расширить их, используя кровь невинности. У него ничего не получилось, и у меня тоже не получится.
— А если тысяча человек отдаст тебе свою кровь?
— Во всем мире не найдется тысячи человек, способных впитывать Цвета. Забудь об этих алмазах. Есть предел и твоему богатству.
— Есть, — ухмыльнулся Картан. — Все золото мира и медная полушка в придачу.
Руад выпил свой сок.
— Теперь скажи, почему ты уезжаешь, только ветер оставь в стороне.
Улыбка Картана померкла.
— Впереди плохие времена, и я не хочу, чтобы они меня затронули. Гонцы рассказывают мне, что в столице неладно. Казалось бы, при чем тут номад вроде меня — но дело в том, что казна короля Ахака опустела. Нескольких номадских купцов схватили, обвинили в измене и замучили до смерти, а их состояние перешло королю. Старый Картан не намерен пополнять казну этого стервятника.
— У меня с королем были свои сложности, — сказал Руад. — Он человек надменный и упрямый, однако не деспот.
— Он изменился, дружище. Он окружил себя дурными людьми, которых называет новыми рыцарями Габалы — страшными людьми. Говорят, что он серьезно занемог и некий чародей вылечил его, но умертвил его душу. Не знаю — о королях всегда ходят разные слухи. Знаю только, что климат здесь становится неблагоприятным для номадов и для всех, в ком есть номадская кровь. Я уже видел такое в других странах, и добром это никогда не кончается.
— И куда же ты едешь?
— За Внутреннее море, в Цитаэрон. У меня там родственники и молодая жена.
— У тебя и тут, насколько я помню, жена есть.
— У богатого человека лишних жен не бывает. Хочешь, поедем со мной? Мы наживем себе громадное состояние.
— Богатство меня не прельщает. Отправь завтра мои слитки в горы.
— Хорошо. Но будь осторожен, Руад. Все тайны рано или поздно раскрываются — боюсь, что и с твоей произойдет то же самое. И на этот раз ты можешь лишиться не только глаза.
Руад вышел от купца, завернул поесть в харчевню и вернулся на конюшню.
Предстоящий отъезд Картана огорчил его. Купцу, при всей его хитрости, можно было доверять, и Руад нуждался в нем.
Все тайны рано или поздно раскрываются.
Да, верно, но над этим он поразмыслит после. Когда он пришел на конюшню с мешком съестных припасов, Гиама не было и кобылу оседлал его младший сын — востроглазый парень с белозубой улыбкой.
— Вам нужна новая лошадь, — сказал он. — Эта уже никуда не годится.
Руад, сев верхом, усмехнулся парню.
— Твой отец продал ее мне два месяца назад и клялся душами своих сыновей, что ей сносу не будет.
— Отец уже немолод и может ошибаться. Зато у меня есть один мерин, он от Бускуса, и даже человек вашей комплекции может ездить на нем целый день и не увидеть ни пятнышка пота.
— Покажи мне его. — Руад проехал вслед за парнем во двор, где стоял вороной мерин около семнадцати ладоней в вышину, с крепкой спиной и сильными ногами. Руад спешился и спросил коня: — Это правда, что твоим отцом был Бускус?
Мерин мотнул головой и ответил:
— Нет. Этот парень такой же лгун, как его родитель.
Парень попятился назад с круглыми от страха глазами.
— А с виду — сама невинность! — покачал головой Руад.
— Так вы, стало быть, колдун? — прошептал парень.
— Колдун. И ты меня обидел, — сурово молвил Руад.
— Простите меня, сударь. Я, право же, раскаиваюсь.
Руад отвернулся и снова сел в седло.
— Твой отец, может, и стар, мальчик, но дураком он никогда не был. — Он повернул кобылу в сторону гор. Поделом юнцу. Гиам даже ребенком сумел бы отличить волшебство от ловкого трюка.
Все тайны когда-нибудь раскрываются…
Он заставил себя успокоиться и погрузился в Цвета. Через некоторое время он отыскал Белый и освободился от своего страха. На вершине подъема он оглянулся на Макту. Солнце садилось за горы, заливая город багряным светом.
Руад вздрогнул, и внезапно его посетило видение: восемь рыцарей в красных доспехах, с призрачно-белыми лицами и налитыми кровью глазами, ехали по небу с темными мечами в руках.
С великим усилием Руад оторвался от этого зрелища, утер пот с лица и пустил кобылу вскачь.
Шестеро солдат лежали мертвые у кареты, две женщины стояли бок о бок лицом к нападающим. Решето выжидал, с предвкушением разглядывая их.
Они сестры — это ясно, как и то, что они благородных кровей. Та, что повыше, в пышной юбке из зеленого шелка и белой, собранной у горла сорочке, держит короткий меч, который подобрала с земли. Ее темные кудри коротко подстрижены и блестят, как бобровый мех. У другой, с бесстрашными серыми глазами, иссиня-черные волосы падают на плечи, и одета она в пепельно-серое шелковое платье с плетеным золотым пояском.
Решето испытывал сильное возбуждение. Он никогда еще не имел дела с сестрами, да еще с такими, которые будут драться, кусаться и царапаться. Он проглотил слюну. Которая будет первой? Высокая или другая, фигуристая, с надменным взглядом?
Один из его людей ринулся вперед, и высокая взмахнула мечом. Человек успел отскочить, и меч только рассек его кожаный кафтан. Он устремился прочь на четвереньках, под дружный хохот остальных. Решето постановил, что первой будет воительница.
Потом послышался топот копыт, и в лощине появился всадник на боевом коне, в простом шерстяном камзоле, но голову его покрывал серебряный шлем с поднятым забралом. Он остановил своего серого жеребца шагах в десяти от дюжины разбойников.
