— Ребенок. Ты уверена? Откуда ты знаешь, что сегодня, сейчас, что мы…
Тогда Аэлис де Мираваль, дочь графа Арбоннского, улыбнулась древней улыбкой богини женщин, сосредоточенных на собственных тайнах.
— Эн Бертран, я провела два года на острове Риан в море. Там у нас не слишком много магии, но где ей и проявиться, как не в подобных делах?
И тут Аэлис поняла — ей даже не пришлось думать о том, что сделала бы ее мать, — поняла с той же уверенностью, с которой понимала многогранность своего страстного желания, что пора покончить с разговорами. Она подняла руки к шелковым шнуркам у ворота своего зеленого платья и дернула за них, и шелк соскользнул к ее бедрам. Она опустила руки и стояла перед ним в ожидании, стараясь контролировать свое дыхание, хотя это вдруг стало очень трудно.
В его глазах она видела жажду, нечто вроде благоговения и полностью разгоревшийся огонь желания. Эти глаза пожирали то, что она предлагала его взору. Он все еще не двигался, однако. Даже сейчас, когда в ее крови бурлили вино и страсть, она понимала: как она — не служанка из таверны, так и он — не пьяный коран в укромном углу полуночного зала какого-нибудь барона. Он тоже был горд и хорошо знаком с властью, и, казалось, он остро чувствует, как далеко может разнестись эхо этого мгновения.
— Почему ты так его ненавидишь? — тихо спросил Бертран де Талаир, не отрывая взгляда от ее белой гладкой кожи, от выпуклости ее груди. — Почему ты так ненавидишь своего мужа?
На это она знала ответ. Знала, как заклинания, которые жрицы Риан пели снова и снова в звездной, омываемой морем темноте ночей на острове.
— Потому что он меня не любит, — ответила Аэлис.
Тут он протянул к ней руки, странно нерешительным жестом. Она стояла перед ним полунагая, дочь своего отца, пропуск к власти для своего мужа, наследница Арбонны, которая пыталась сегодня, в этой комнате, дать собственный ответ холоду судьбы.
Он сделал шаг, единственно необходимый шаг, заключил ее в объятия, поднял и понес на кровать, которая не была постелью угольщика, и положил ее на то место, куда падал косой луч солнца, теплый, яркий, недолговечный.
Им повезло, ветер дул очень слабый. Бледный свет луны лился на тихо колышущееся вокруг шлюпки море. Они выбрали лунную ночь. Это рискованно, но им необходимо видеть, куда идти, когда они окажутся на суше. Восемь весел, поднимающихся и опускающихся почти бесшумно, насколько это было в силах гребцов, вывели шлюпку в море за линию набегающих волн, по направлению к слабым огонькам острова, который теперь приближался, и поэтому опасность возрастала.
Блэз хотел взять только шесть человек, зная по опыту, что в подобных предприятиях лучше полагаться на быстроту и скрытность, чем на численность. Но суеверные арбоннцы, какими были кораны Маллина де Бауда, настояли на восьми участниках, чтобы, когда все закончится, вернулось девять человек, если все пройдет хорошо. Девять, по-видимому, здесь, в Арбонне, считалось священным числом Риан, а сейчас они плыли именно к острову Риан. Они даже заставили бывшего жреца богини совершить над ними обряд посвящения. Блэз, под пристальными взглядами его людей, нехотя опустился на колени и позволил пьяному старику возложить узловатые руки на свою голову. При этом тот бормотал неразборчивые слова, которые каким-то образом должны были благоприятно повлиять на их поездку.
«Это смехотворно», — думал Блэз, изо всех сил налегая на весло и вспоминая, как его заставили уступить в этом вопросе. Собственно говоря, все это ночное путешествие отдавало абсурдом. Проблема в том, что так же легко быть убитым во время глупой вылазки в компании глупцов, как и во время достойного похода рядом с людьми, заслуживающими доверия и уважения.
Тем не менее его нанял эн Маллин де Бауд для обучения своих коранов, и это совпадало с его собственными намерениями в первые месяцы жизни в Арбонне служить одному из мелких баронов, пока он втайне будет оценивать положение дел в этой стране приверженцев богини и совершенствоваться в их языке. Нельзя также отрицать, на что не преминул указать ему Маллин, что сегодняшнее предприятие поможет отточить боевое мастерство коранов Бауда. Если они уцелеют.
Маллин обладал некоторым честолюбием, и не был лишен определенных достоинств. Блэз думал о том, что проблемой оказалась его супруга Соресина, и совершенно иррациональные любовные обычаи здесь, в Арбонне. Блэзу не слишком нравилась, по вполне веским причинам, обстановка у себя дома, в Горауте, но ничто на севере не казалось ему столь непрактичным, как здешняя вдохновленная женщинами культура трубадуров и жонглеров, распевающих протяжные песни о любви к супруге того или иного владыки. Они пели даже не о девах, видит Кораннос. По-видимому, в Арбонне женщина должна была выйти замуж, чтобы стать подходящим предметом страсти для поэта. Маффур, самый способный из местных коранов, однажды пустился в объяснения, но Блэзу было неинтересно, и он не стал слушать. Мир полон вещей, которые необходимы для выживания, у него нет времени на то, чтобы забивать себе голову бесполезной мякиной откровенно глупой культуры.
Огни острова стали ближе. С носа шлюпки до Блэза донеслись слова горячей, нервной молитвы, которую бормотал себе под нос один из коранов — Лют, конечно. Блэз презрительно усмехнулся в бороду. Он с удовольствием оставил бы Люта на материке. От этого человека не будет никакой пользы, он годится только для того, чтобы охранять лодку, когда они вытащат ее на берег, если будет способен хотя бы на такую малость и не обмочится от страха, увидев падающую звезду или услышав крик филина или внезапный шелест листьев на ночном ветру. Именно Лют недавно, еще на берегу, начал болтать о морских чудовищах, охраняющих подходы к острову Риан, — огромных, горбатых, чешуйчатых тварях с зубами в рост человека.
Реальные опасности, насколько понимал Блэз, были гораздо более прозаичными, но от этого не менее грозными: стрелы и клинки в руках бдительных жрецов и жриц, грозящих прошедшим фальшивое посвящение людям, которые тайно, под покровом ночи, явились на священный остров богини с какой-то своей целью.
Эта цель была действительно очень необычной: убедить вернуться в замок Бауд некоего Эврарда, трубадура, который отправился в добровольную ссылку на остров Риан в приступе справедливого негодования.
«Все это поистине смехотворно», — снова подумал Блэз, налегая на весло и ощущая соленые брызги на волосах и бороде. Он был рад, что Рюделя здесь нет. Он догадывался, что сказал бы его друг из Портеццы обо всей этой эскападе. Он почти что слышал смех Рюделя и его едкую, язвительную оценку данных обстоятельств.
