Громкий хохот прервал заслушавшегося собой Громовержца. Увлеченные вожди не заметили, что Строп и Акеан стоят у входа под охраной крючконосых пеласгов. Хохотал Строп с головой, обмотанной кровавой повязкой. Акеан толкал его, умоляя не гневить победителей. Сам он был невредим, так как перед первым же всадником упал на колени, скрестив руки, чтобы их удобнее было вязать.
— Что тебя развеселило, пленник? — спросил Севз, грозно хмурясь. — Предвкушаешь, как осиротелые дети будут добивать тебя камнями?
— Лучше раздерем его лошадьми, — предложила рассудительная мать либов, Хамма. — Камнями разумнее побить другого: он не ранен и дольше выдержит.
От слов женщины с заостренным книзу смуглым лицом и большими, выпуклыми глазами Акеан посерел и втянул голову в плечи. Строп ответил, глядя Севзу в глаза:
— Нет, на своей тропе я не вижу смешного. Но замыслы, о которых ты сейчас говорил, так дики и нелепы, что и на глазах у смерти я не смог удержаться от хохота.
— Ты хорошо бился и смело говоришь. Но что нелепого ты нашел в моих словах?
— А твои мечты о завоевании Срединной? Ну пусть верят в это дикари, впервые высунувшие головы из своих землянок, но ты, живший в Атлантиде и сам наполовину атлант, — разве не знаешь ее силы? Иди, иди в Анжиер! Там тобой досыта накормят коршунов.
— А знаешь ты, весельчак, что мы разрушили Гефес?
— Знаю, — кивнул Строп. — Но твои удачи короче заячьего хвоста.
— Что спорить с этим недобитым охотником на людей! — вмешалась Гезд. — Заткни ему рот копьем. Убитый атлант — хороший атлант!
— Куда спешить? — не согласился Севз. — Мертвый уже ни на что не годен. Слушай, глава челна, — снова обратился он к Стропу, — мы оба видели Атлантиду, но разными глазами. Ты видишь одетых броней воинов, мамонтов, что научены топтать людей. А видишь ли ты, что Хроан в безумной гордости согнал несметное число рабов рыть противную богам и людям канаву между океанами? Разглядел ли, что потомки Цатла погрязли в порочных забавах и уже не могут поднять парус, работать веслом, нанести добрый удар? Вернуть Срединную на путь Цатла — подвиг, порученный мне богами. Идем со мной, глава челна, и с этого дня ты — кормчий ладьи. А через луну, когда силы мои удесятерятся, станешь вождем шести ладей!
— Не пристало воину менять хозяина, как плохо выученной собаке, — мотнул головой Строп. И тут впервые подал голос Акеан:
— Повелитель, я буду служить тебе лучше этого грубияна! Он жалкого рода, а у меня предки — титаны!
— Что толку от бросившего меч! — презрительно отмахнулся Севз.
— Потрясающий молниями! Я сдался оттого, что увидел во главе войска тебя — подлинного повелителя! Поверь, я буду полезен: мне известны тайные ходы в Кербе и Умизане…
То ли душа Громовержца была слабо защищена от лести, то ли что-то в обещаниях высокородного его заинтересовало, но он уже благосклоннее спросил:
— А знаешь ты сильных людей, обиженных Хро-аном?
— Таких множество! Он шлет их сыновей надзирателями на Канал, утесняет поборами. И все недовольные прислушаются к словам Акеана.
— Ладно, — Севз остановил нового приверженца, — верность докажешь делом.
— А ты, воин, — вновь обратился Севз к Стропу, — сядь и подкрепись пищей. Может быть, и переменишь решение.
— Нет, водитель бунтовщиков, воины решают один раз. А вот нагрузить ладью перед отплытием в мир теней — другое дело! — Строп опустился на сиденье и вонзил зубы в сочную оленью лопатку.
— Клянусь громами, мне нравится этот упрямец! Как бы наградить его?
— Можем заколоть его сами, — предложила Гезд. — Смерть от руки вождей — знак уважения.
— Нет, — сказал Севз. — Давайте отпустим его. Пусть отвезет наместнику Анжиера мой приказ отказаться от Хроана и присягнуть мне — законному царю Срединной.
Вожди заспорили.
— Помолчите! — вдруг крикнула Гезд и медленно, словно проверяя себя, произнесла: — Можем ли мы убить его? Ведь он ест с нами!
Повисла растерянная тишина. В горячности они чуть не переступили древний обычай, что навлекло бы на всех позор и великие беды.
— Пусть уходит, — прервала молчание Хамма.
— Зализывай раны! — широко улыбнулся Стропу Айд. — В бою встретимся.
— И скажи своим родичам, которые считают нас зверьем, что мы живем по законам людей, — добавила Гезд.
— Так хорошо угадывать будущее по свежему сердцу вождя! — вздохнула Даметра.
На зов Севза вошел Гонд — военный вождь при Матери гиев. Его лицо и грудь под распахнутой курткой пересекали боевые шрамы; прямые волосы были перетянуты ремешком с нанизанными медвежьими клыками. Суровость смягчал внимательный взгляд серых глаз из-под бровей, широких и светлых, как метелки тростника.
— Снаряди этого воина в путь, — сказал Севз. — Он повезет мое письмо в Анжиер.
Большинство уцелевших атлантов вошли в войско Севза, остальные были подарены роду Куропатки. Оз отдали и четыре оставшихся корабля, из которых можно было получить много хорошего дерева. К войску примкнули освобожденные рабы — гребцы и десяток западных гиев, из тех, которых Аргол несколько дней назад забрал из рода Козерога. Прочие Козероги тут же двинулись к родному стойбищу.
После полудня дети Оз, кроме тех, кто не мог двигаться от ран, собрались на погребение родичей.
Ор остался на стоянке с ранеными и детьми. Было горько, словно торопясь впился зубами в пойманную рыбу, и вместо солоноватой крови во рту разливается желчь. И прежде бывало обидно, когда мужчины не брали его на охоту, юноши не принимали в игры, девушки проходили не хихикая и не оглядываясь.
Стыдясь есть пищу, добытую другими, Ор охотился один. Это заостряло пытливость, учило полагаться на собственную смекалку, а не только на опыт предков. Громоздкий свод родовых правил и запретов имел над ним меньше власти, чем над юношей, прошедшим Испытание. Но что бы Ор ни дал, чтобы быть как все! Увы, духи упорно противились этому. Вот и теперь, когда род обескровлен и должен бежать из родных мест от мести узкоглазых, желанный час опять откладывается — может быть, на годы.
А ведь Ор спас род — привел на выручку войско Севза, показал место, удобное для засады. Все хвалили его за храбрость и смекалку, но как хвалили! «Ты смелый мальчик!» — сказала Оз и погладила по лицу. Когда Мать воздает хвалу мужчине, она сильно ударяет его в грудь, а тот стоит улыбаясь и просит ударить еще!..
В опустевшем стойбище было тоскливо. Дети, натерпевшись страха, забились в углы темных жилищ. Из одной землянки доносились стоны раненых — тех, что впали в беспамятство. В сознании гий никогда не выдаст боли. Ор дал воды Каро, поправил повязки юной матери, у которой грудь и лицо изодрал медведь.
