— Проклятье! — прошипел Эхагес, когда на его глазах серая ткань на левом плече Тиива разошлась кровавым цветком. Хорошо ещё, что стрела ударила вскользь, не вонзилась, а только резанула. После такого приёма раненый страж не стал ждать продолжения и помчался обратно ломаным зигзагом. Больше никто в него не попал. Да и первое-то попадание было случайным: как позже сообразил Эхагес, неумелый стрелок угодил не туда, куда рассчитывал и откуда, ощутив направление угрозы, загодя убрался Тиив.
…Хорошо, что Владыка — ещё и целитель. Глядя, как он занимается раной невезучего парламентёра, Летун чувствовал странную обиду. Странную — потому что к ней примешалось изрядно вины.
Эхагесу было стыдно за то, что он человек. Как те, за частоколом.
Почему, почему Высочайший, коего чтут владыки, не сделал его, Геса, тастаром? Или хоть дайзе. Тихим лесным жителем ростом в три локтя, не употребляющим в пищу мяса, не носящим оружия и никогда-никогда не обращающим оружие против тех, кому следовало бы поклониться с искренней благодарностью.
В самом деле, что вообразили эти, из посёлка? Что Тиив собирается их проклясть?
Люди, люди…
"В этом мире живут подобные вам".
— Сай, скоро ли мы отправимся дальше? — спросил Эхагес.
— Как только закончу, — ответил Пламенный, не оборачиваясь. — Скоро.
Быть может, это был самообман, но Гесу показалось, что на этот раз шаг за Поворот вышел почти понятным, почти привычным. Понимание блеснуло и угасло, но где-то внутри остался оттиск, память пережитого. Та великая, нескончаемая панорама миров, которую не может вместить как целое ни один разум, приоткрыла перед Эхагесом свой летящий край. А в магии — он знал — понимание делает возможным действие…
Но понимание могло быть лишь иллюзией. Да, наверно, это иллюзия.
А впрочем — посмотрим.
Новый мир не порадовал странников. Был он угрюм, заметён снегом и неприветлив подстать памятной всем пустыне. Только в песчаном море убивала жара, а здесь, в снегах, убивали костоломный холод и насквозь режущий ветер. Стояла непроглядная темь, и Летуну было не до наблюдений за деталями действий Владыки, уносящего себя и стражей в следующий мир. Всё его существо, и физическое, и внутреннее, сосредоточилось на задаче сохранения тепла.
Переход. Бездна. Падение.
Остановка.
Проморгавшись, Эхагес вздохнул, подхваченный ледяным восторгом. В новом месте был ветер, разве что не столь острый, и был холод, разве что немного менее свирепый. А ещё воздух казался редким, каким-то пустым. Тьму ночи рассеивали лучи двух больших лун, стальной и синей. Но настоящая красота была не в небе, среди немигающих звёзд. Красота была вокруг.
Горы.
Резкие, ясные, тяжёлые до прозрачности седые громады. Великаны в тенях и блесках. Короли тверди. Даже будь воздух на высоком карнизе над пропастью более плотен, Эхагес всё равно дышал бы с трудом. Летящее пламя радости озаряло душу, заставляя забыть о холоде.
"О Высочайший, как отблагодарить тебя за эту красоту?"
— Из канавы да в яму, — проворчал Тиив. Нотка недовольства в его голосе удивила Летуна почти так же сильно, как ясно читаемый в нём страх.
— Ты что, Снежный Кот?
Тиив бросил на него страдальческий взгляд.
— Моё прозвище — дань ловкости и силе, а не горячей любви к морозу и высоте!
— Ну-ну, я просто спросил.
Снежный Кот отвернулся, садясь на корточки и обхватывая себя руками.
— Сай, мы задержимся здесь?
— Ещё не знаю, — ответил Пламенный Эхагесу. — Я чувствую поблизости сильный разум. Да, сильный. Быть может…
Не закончив, Владыка посмотрел куда-то влево-вверх.
Летун посмотрел туда же. Но лишь спустя несколько долгих минут — увидел.
Движение: чёрное на чёрном. Затмеваемые звёзды указывают путь. Ближе… ещё ближе…
Это — рядом. Замерло. Изучает.
Ясности, однако, не становится намного больше. Очертания размыты, свет лун дрожит, обтекая нечёткий силуэт. Даже о размерах трудно судить с уверенностью. Только и отчётливого, что ощущение тепла, лёгкой, беспечной свободы полёта — да ещё Песнь, играющая ломким хрусталём звуков. Чарующая, загадочная, неповторимая. Узнаваемая, как лицо друга.
Поворот: Песнь меняется, задавая вопрос.
В ответ звучит тастар-мид. Уровнем глубже (Гес ощущает их краем, но не может разобрать) плывут образы разговора без слов — дэну.
Не дослушав, Песнь меняется снова.
Голос Пламенного пытается отвечать, становясь чуть громче.
Песнь отбрасывает сказанное. В ней не слышно интереса. Хозяйка Песни — почему-то кажется невозможным думать о гостье из ночи, как о Хозяине — изящным скольжением огибает Владыку и вздыхает в лицо Эхагесу.
Россыпи мягкого блеска. Сближение. Вспышка — и полёт.
Что такое холод?
Дрожь хрустальных нитей, перекаты света, пение, пение, пение. Жизнь. Что?
Вниз, в глубину, без страха. Страха нет. Навстречу — сплетения теней, росчерки памяти, пики чувств. Быстро, быстрее! Вращение по нитке золотых аккордов, и вдаль…
Это — красота? Это — суть? Это начало?
Лиловые лепестки, прыжок, точность и сила. Цель! Сочный звон, покатый край; тёплый океан, дрожащий в ладонях.
Внутрь — и наружу. Прощай!
Постой!..
Тает, гаснет, уплывает. Прощай.
Было интересно.
— Гес? Гес!
Глаза открыты? Не пойму. Кажется, открыты.
— Гес, ты как?
Это Тиив. Волнуется. Надо ответить.
— Странно. Что было?..
— Эта, поющая, почти коснулась тебя. Ненадолго. — Кот говорит торопливо, плохо скрывая радость. — На секунду, не больше. И исчезла куда-то. А ты… лицо… Ты меня не на шутку испугал. Сай, эта… эта тень… повредила Гесу?
Пламенный помолчал.
— Нет. Думаю, нет. — Сказал он. — Я не знаю, кто и что она такое, но в природе её нельзя найти даже стёртого следа понятия "вред". Она очень сильна, но также она слишком непостоянна. Даже если бы она или ей подобные могли помочь нам, они забыли бы своё намерение через минуту. Нет, здесь нам больше нечего делать.
Переход.
Вокруг по-прежнему горы. Но не исполины, внушающие трепет; напротив — довольно пологие, примерно до середины заросшие лесом, а выше — горными травами и мхом. Снегов и льда на их вершинах нет. Воздух довольно плотен и пахнет влагой.
Этот мир безопасен. В нём хорошо отдыхать. Хорошо, спустясь по склонам в долину, пить из лесных ручейков, сидеть у костра, разведённого для настроения и приготовления еды, а ещё — чтобы отогнать воспоминания о холоде. Тиив неприкрыто радуется огню. Плавно двигает плечом, раненым стрелой, радуется отсутствию боли. Эхагес смотрит в огонь, одновременно погружаясь в глубины "моря и потока", пытаясь понять, что сделала с ним Хозяйка Песни, успокаиваясь. А о чём думает Владыка — кто знает?
