У разведенного во дворе костерка клевал носом тиун. Спать под крышей он почти не мог, его мучила какая-то хворь, вроде жабы и, как только погода позволяла, выбирался ночевать во двор.
Конан подкрался к нему сзади и саданул кулаком в бок. Даже того, кто всю жизнь избивает беззащитных, нельзя убивать во сне. Это – позор.
Тиун заморгал, просыпаясь, увидел Конана, но прежде, чем он сумел набрать в легкие воздуха для крика, тяжелая цепь захлестнула и сдавила его горло.
– Тварь,- тихо сказал Конан в выпученные стекленеющие глаза.- Ты не стоишь даже доброго удара клинка…
На Севере смерть удавленника была самой позорной, ибо душе приходилось покидать тело не через рот, а задним проходом.
Потом Конан осторожно опустил наземь безжизненное тело немедянина и,, выхватив из костра головню, стремительно и бесшумно пересек двор. Здесь он сунул головню под край соломенной кровли.
Вернувшись, он увидел своего несчастного напарника, стоявшего на жернове с огромной плахой на тощих сутулых плечах, как злая пародия на Атланта.
– Какого Смока?! – проскрежетал он.- Где тебя носило?!
– Вернул долг и придержал погоню,-лаконично объяснил киммериец, снимая с него плаху и устанавливая ее на жернове.
Через отверстие в крыше они выбрались на крепостную стену, откуда, цепляясь за жухлые куртины травы на склоне вала, сползли в ров.
– Эй! – Над частоколом ограды закачался наконечник копья. Конан и Явлад нырнули. Внезапно Конан ощутил, что ему в зубы что-то суют. Это оказалась тростинка, через которую можно было дышать, оставаясь под водой.
Со стены полетел факел и, зашипев, погас в воде рва. Стражник, ничего так и не разглядев, продолжил свой обход.
Беглецы осторожно выбрались из воды и стрелой понеслись к темнеющему невдалеке лесу.
На пятый день побега они поняли, что их догоняют. Издалека уже второй день, все приближаясь, доносились отзвуки охотничьих рогов и собачьего лая.
Никакие попытки сбить погоню со следа не удавались. Все эти старые, как мир, уловки насчет переплывания рек и прогулок вброд по ручьям не дали никаких плодов – звуки погони неумолимо близились.
– Наши псы… с волчьей кровью… их со следу не сбить,- задыхаясь, проговорил Явлад с гордостью, для которой, на взгляд. Конана, не было никаких оснований.
Прошло еще полчаса бега по лесу. Они не оглядывались по сторонам, только слышали рядом напряженное дыхание другого и шум, с которым тот раздвигал кусты, нырял под ветви, перепрыгивал через коряги.
Сзади неотступно надвигались лай и звуки рогов.
Конан и Явлад выбрались на поляну. За небольшой ложбиной вновь начинался лес – но какой лес! На тот лес, сквозь который только что продирался Конан, он походил так же, как тот, первый, на горные лески Киммерии. Стволы толще башен Калоги ловили разлапистой кроной облака, кора смахивала на застывшую вулканическую лаву. Деревья-чудовища, чей век исчислялся, похоже, не тысячами, а десятками тысяч лет, все, как одно, были дубами.
При виде их Конан невольно попятился.
– Слава Яру! – радостно выдохнул Явлад.- Мы спасены! – и, ухватив за руку ошеломленного Конана, уже начинавшего разделять отношение Ральфа к лесам Гипербореи, устремился вперед.
Когда они преодолевали выступавший из земли корень, сильно смахивавший на небольшой крепостной вал. Явлад разъяснил Конану:
– Это священнейшая из священных рощ Боруси, Аркона. Сюда запрещается входить с оружием, и всякий гонимый неприкосновенен на ее священной земле.
– А коли за дело? – спросил Конан, спрыгивая с гребня корня в море папортников.
– А коли за дело, с такими Аркона сама разберется, так, что жаба по ним не кумкнет,- бодро ответил Явлад.
Конан поперхнулся, почесал в затылке. Но сзади надвигались совсем уже близкие звуки погони, а впереди уже исчезал в зеленой тьме, раздвигая листья исполинских орляков, Явлад. Конан устремился за ним, но через несколько шагов уткнулся носом в его голый затылок.
– Ну, надо же! – пробормотал Явлад.- Это надо же, как нам везет…
Конан посмотрел вперед поверх его бритой макушки и окаменел. Между деревьями стоял небольшой бревенчатый домик под покатой крышей, поросшей травой, с черепом быка на коньке. Между бревнами неопрятно торчали клочья мха. Но самое главное – домик этот стоял на двух здоровенных, когтистых птичьих лапах.
– Дом волхва,- довольным голосом заметил стигиец-гиперборей.- Даже если они сунутся в Аркону, к нему они близко не подойдут.
– Значит, нам – туда.- Хмуро сказал Конан и ринулся к домику. Ему было неловко за свое изумление.
Ни дверей, ни окон у домика не было, а был только лаз под крышей, к которому вели зарубки на бревнах. Но едва Конан подбежал к дому, тот, тяжело переваливаясь на птичьих лапах, развернулся к нему глухой задней стеной. Конан выругался и бросился в обход, но дом был проворней. Он лишь невозмутимо и мерно скрипел, поворачиваясь на месте и подставляя Конану тыл, куда бы тот ни бросался. Наконец киммериец нырнул под домик, и в тот же миг вылетел вон от мощного пинка огромной лапы. Пролетев шагов пять, он рухнул в мох и папоротники у ног помирающего со смеху Явлада.
В лучах изумрудного света, лившихся сверху на дом, видно было, как оседает облако золотистой пыли вокруг птиценогой избы.
– Год не смеялся…- проговорил Явлад, утирая похожей на лапу ястреба рукой веселые слезы.
Конан легко поверил в это заявление лже-стигийца, но смолчал, занятый отряхиванием мгновенно облепивших его мокрое тело опавших листьев.
Тем временем отсмеявшийся князь шагнул вперед, простер свою тощую длань к бревенчатому домику и звучно изрек:
– Избушка, избушка, нам в тебя лезти, хлеб-соль ести, встань по-старому, как мать поставила, к лесу задом, к нам передом.
Дом со скрипом переступил на своих лапах и развернулся к ним лазом. Широкими шагами Явлад подошел к нему и взлетел по бревнам с ловкостью куницы. За ним, не без опаски, последовал Конан. Однако дом вел себя мирно – очевидно, заклинание было могущественным, и Конан несколько раз повторил его про себя на случай будущих встреч с птиценогими хижинами.
Через мгновение они поняли, что спрятались донельзя вовремя. У опушки Арконы уже вертелись огромные мохнатые серебристые псы, взвизгивая и подвывая, а вскоре за ними показались силуэты всадников.
Внезапно раздалась яростная брань и щелканье кнута – конь переднего всадника поднялся на дыбы и заржал, но в лес не шел. Остальные кони хрипели и пятились, невзирая на энергичные попытки всадников заставить их идти вперед. Псы тоже утратили всю прыть и, прижав уши и поскуливая, скромно убрались за спину хозяев. Продолжая браниться, передний всадник – по голосу Конан узнал в нем бывшего хозяина – спрыгнул с коня, и беглецы услышали зловещее шипение выходящего из ножен меча.
