В воротах стоял юноша в белой одежде и с длинными соломенными волосами. Кивком он пригласил их за собой и повел в глубь замкового двора, к остаткам одиноко стоявшей среди развалин башни.
Дилинг нервно шарил глазами по стенам. Тороп тоже подозревал, что за рассыпавшимися камнями кладки прячутся витинги, но понимал, что тревожит его вовсе не это. Какая-то противная дрожь звенела у него внутри. Явственно ощутимая физическая тревога давила голову, и от нее закладывало уши. С каждым шагом, приближавшим Торопа к башне, его движения замедлялись, а все становилось похожим на сон.
Тороп опустил взгляд со стены и обнаружил, что никакого юноши уже нет, а стоит перед ними древний старик в такой же белой одежде и держит в руках два платка.
— Вам нужно завязать глаза, — сказал старик, протянув платки Торопу и Дилингу.
Тороп удивился тому, что понял его, а потом сообразил, что старик произнес фразу, не открывая рта.
Они слезли с коней и надели повязки. Старик помог завязать их. Потом легко подтолкнул. Тороп с Дилингом сделали несколько шагов и встали. Было тихо. Тороп уже хотел сдернуть повязку, раздражавшую его тем, что от нее шел приторный удушливый запах, но вдруг раздался скрежет, пахнуло сырым холодом, а Тороп почувствовал, что под ногами у него ничего нет и он падает.
Приземление было мягким. Они упали на какие-то тюки, набитые шерстью. Тороп вскочил на ноги и, срывая платок с лица, выдернул меч. То же сделал и Дилинг.
Они стояли в начале длинного, тускло освещенного коридора, полого уходившего вниз, к ярко горевшему костру.
Тороп посмотрел вверх, но ничего, кроме темноты, не увидел.
— Ну, и что? — спросил он Дилинга.
Тот, не ответив, двинулся вперед. Зал, в который упирался коридор, был огромным. Стены и потолки его терялись в темноте, едва тревожимой неровным светом костра. Дыма, однако, не чувствовалось — где-то был дымоход. Костер освещал только большой плоский камень и сложенную рядом из черепов людей и животных пирамиду. На ней сидел ворон. Его красные глаза светились. На полу, поджав под себя ноги, сидел обритый наголо мальчик лет семи и большим грубым ножом строгал палку. Он посмотрел на Торопа и улыбнулся.
— Что тебя привело в Ульмиганию, чужеземец? — раздался голос. Как и в прошлый раз, голос не принадлежал никому. Он не был ни детским, ни мужским и ни женским и шел отовсюду. Более того, Тороп вдруг понял, что слышит не членораздельные звуки, а странный тихий гул, обладавший ясным смыслом.
— Я — Дилинг из рода Выдры племени вармов, пригласил его погостить в своих землях, — сказал Даниил.
— Неправда, — голос был ровным и бесстрастным. — Молодой воин из русов покинул свою страну потому, что ему грозил местью сын могущественного князя, а в битве с желтым народом погибли все, кто мог заступиться за юного витинга. И другая неправда — у тебя нет земель, Дилинг из вармов, ибо ты был изгнан Великим Кривой из Ульмигании за то, что втянул свое племя в братоубийственную войну с бартами, тем самым нарушив заповеди короля Вайдевута.[5] Что тебе нужно в Ульмигании, чужеземец?
— Я сам ушел! — резко сказал Дилинг. — Никто меня не изгонял. А есть ли у меня земли, пусть решит на Совете род Выдры.
Мальчик отложил палку и удивленно посмотрел на Дилинга. Ворон зашипел.
— Бог Покол[6] терпелив к смертным, — произнес голос. — Он в третий раз спрашивает: что привело тебя в Ульмиганию, христианин?
— Я много слышал о прусском военном искусстве, — сказал Тороп. — Хочется посмотреть страну воинов. Возможно, мне удастся чему-то подучиться.
— Похвально. Согласен ли ты снять с себя крест, согласен ли забыть своего бога, готов ли вернуться к вере предков?
— Нет.
— Ответ, достойный витинга. Однако я должен тебя наказать за него. Ты увидишь страну воинов, но не прежде, чем убедишься в могуществе наших богов.
Ворон стал быстро расти, раздуваться — вот он уже размером с гуся — красные глаза вылезли из орбит, и вдруг беззвучно взорвался ослепительной вспышкой. Тороп закрыл лицо руками, уронил меч и упал на колени, пригнувшись к полу.
Дилинг, для которого ворон сидел, как и раньше, на вершине пирамиды из черепов, бросился к Торопу:
— Что с тобой?
Тот тихо стонал, слегка раскачиваясь.
— Глаза… Очень больно глазам.
— Покажи, — тормошил его Дилинг. — Открой лицо, я посмотрю, что с глазами.
Тороп поднял голову и повел ею вокруг.
— Я ничего не вижу, — сказал он. — Даниил, я ослеп! Я ничего не вижу, Даниил! Что это?
Зарычав от ярости, Даниил вскочил на ноги. Мальчик исчез. Дымилась, догорая, палка, которую он строгал.
— Сучье племя! — кричал Дилинг. — Ты где?
Ворон расправил крылья, но взлететь не успел — меч Дилинга рассек его на две половины. Обе они, скатившись по пирамиде, трепыхались и подпрыгивали на булыжном полу. Следующий удар пришелся по горке черепов. Те из них, что оказались не расколотыми, глухо стуча друг о друга, покатились в разные стороны.
— Дилинг! — в голосе слышались плохо сдерживаемые визгливые нотки. — За осквернение жертвенника ты умрешь!
— Где ты? — кричал Дилинг. — Покажись!
— Ты издохнешь, Дилинг! Но не сейчас, не надейся. Ты умрешь тогда, когда тебе особенно захочется жить!
Дилинг выхватил из костра головню и обежал с ней зал. Стены казались глухими, без намека на какие-либо ходы. Даже тот коридор, которым они попали сюда, пропал.
Дилинг знал, что, скорее всего, это наваждение, напущенное вайделотом, и все-таки ощупывал трещины в кладке, надеясь отыскать тайную дверь.
Появился запах мяты. Он становился гуще, навязчивее. Подозревая в нем очередной подвох жрецов, Дилинг старался дышать реже, неглубоко, и все же движения его становились медленнее, руки немели и плохо слушались. Он уронил меч. Цепляясь за остатки сознания, добрел до стоявшего на коленях Торопа и упал рядом с ним.
Немного времени спустя в подземелья замка Рагайны пришли витинги склавинов. Лица их были скрыты повязками из плотной шерсти. Общаясь жестами, они убедились в том, что Дилинг с Торопом спят, погрузили их на носилки и вынесли на поверхность, к повозке, тут же направившейся к Неману. На то самое место, где литовцы высадили воинов.
В ту же ночь, ближе к рассвету, Дилинг, надежно упрятав друга на одном из островков болотистой долины выше по реке, вернулся к замку. Но ни вайделота, ни его прислугу, ни вообще каких бы то ни было признаков людей не нашел. Холодная тупая злость душила его, однако он не поддался искушению идти одному на засеку склавинов. Пропади он, и слепому Торопу никогда не выбраться из болот.
