Он не знал. Конечно, он этого не знал. Он не отрывал глаз от деревянного шкафа. Там ничего не шевелилось, но змей лежал там, свернувшись у стены. Теперь Берну стало слишком жарко, он чувствовал запах собственного пота.
— Пей, — приказала она.
Никто не заставлял его приходить сюда. Берн взял у ясновидящей бутылку. На трех пальцах Йорд были надеты кольца. Он выпил. Жидкость оказалась густой от трав, глотать было трудно.
— Только половину, — быстро предупредила вёльва. Берн остановился. Йорд взяла бутылку и осушила ее до дна. Поставила обратно на стол. Тихо что-то произнесла, он не расслышал. Снова повернулась к нему.
— Раздевайся. — Он уставился на нее. — Куртка не купит тебе будущее или подсказку от духов, но молодой мужчина всегда может предложить в жертву кое-что еще.
Он сначала не понял, потом понял.
Огонек в ее холодности. Она, должно быть, старше его матери, покрыта морщинами, с обвислой, плоской грудью под темно-красным одеянием. Берн зажмурился.
— Мне нужно получить твое семя, Берн Торкельсон, если ты хочешь получить силу сейта. Тебе требуется нечто большее, чем знание ясновидящей, и еще до рассвета, не то тебя найдут и разрубят на куски, прежде чем позволят тебе умереть. — Ее взгляд был безжалостным. — Ты знаешь, что это правда.
Он это знал. У него пересохло во рту. Он смотрел на нее.
— Ты его тоже ненавидела?
— Раздевайся, — повторила она.
Он стянул через голову рубаху.
Это, должно быть, сон, все это. Но это не было сном. Он снял сапоги, опираясь на стол. Она смотрела, не отрывая глаз, очень ярких, очень голубых. Его рука на столе задела череп. Он с опозданием понял, что череп не принадлежал человеку. Вероятнее всего — волку. Это его не утешило.
Она здесь не для того, чтобы утешать. Он находится в другом мире или на пороге другого мира — мира женщин, на пути к знанию женщин. Тени и кровь. Змей в комнате. На корабле с юга… Они совершили сделку в запрещенное время, до похоронных обрядов. Почему-то ему казалось, что здешних обитательниц это не волнует. “Говорят, у него пропал яд”. Он теперь чувствовал в своих жилах действие напитка.
— Продолжай, — сказала ясновидящая. Она смотрела на него. Женщина не должна так смотреть, подумал Берн, снова ощутив привкус страха. Он поколебался, потом снял штаны и остался перед ней голым. Расправил плечи. Увидел ее улыбку, тонкогубый рот. У него слегка кружилась голова. Что она дала ему выпить? Она махнула рукой; его ноги перенесли его через комнату, к ее кровати.
— Ложись, — велела она, наблюдая за ним. — На спину.
Он подчинился. Он уже покинул тот мир, где все было так, как должно быть. Он почувствовал это, когда украл коня покойника. Она прошлась по комнате, гася пальцами или задувая свечи и лампы, так что остался только красный свет от очага у дальней стены. Почти в полной темноте ему стало легче. Она вернулась, встала у кровати, где он лежал — темный силуэт на фоне огня, — глядя на него сверху. Медленно протянула руку — он увидел это движение — и прикоснулась к его мужской плоти.
Берн снова зажмурился. Он думал, что ее прикосновение будет холодным, как старость, как смерть, но это оказалось не так. Она сдвинула пальцы вниз, потом снова вверх, потом опять, медленно, вниз. Он почувствовал возбуждение, несмотря на страх, даже скорее ужас. Кровь шумела в ушах. Напиток? Это не было похоже на возню с Элли или Анридой на стерне в поле после уборки урожая, на соломе, в сарае при лунном свете.
Это не было похоже ни на что.
— Хорошо, — прошептала вёльва, потом повторила это слово еще раз. Ее рука продолжала двигаться. — Необходимо, чтобы ты отдал свое семя. У тебя есть для меня дар.
Ее голос снова изменился, стал более низким. Она убрала руку. Берн задрожал, продолжал лежать с плотно закрытыми глазами, услышал шорох — это она сбросила одежду. Он внезапно подумал о том, где сейчас змей; но прогнал от себя эту мысль. Кровать прогнулась, он почувствовал на плечах ее ладони, колено у одного бедра, потом у второго, ощутил ее запах — а затем она оседлала его сверху, без колебаний, и резко приняла его в свои ножны.
Берн ахнул, услышал, как у нее тоже вырвался стон. И при этом он понял, неожиданно, без предупреждения, что здесь он обладает властью. Даже в этом колдовском месте. Ей необходимо то, что он может дать. И это понимание, похожее на морской прилив, подхватило его сильнее, чем могло бы любое другое желание, когда эта женщина — колдунья, вёльва, ведунья, ясновидящая, как ее ни назови, — начала раскачиваться над ним, тяжело дыша. Потом она выкрикнула имя — не его имя, — ее бедра задергались спазматически. Он заставил себя открыть глаза, увидел ее запрокинутую голову, широко открытый рот. Теперь она тоже закрыла глаза и бурно скакала на нем верхом, подобно ночному коню из своих темных сновидений; и наступил момент, когда она забрала себе, после его резкого, мучительного спазма, то семя, которое, по ее словам, было ей необходимо, чтобы сотворить колдовство в ночи.
— Одевайся.
Она слезла с его тела и с кровати. Ни малейшего промедления, никакой паузы. Голос ее снова звучал резко и холодно. Она надела одежду, подошла к ближней стене дома и трижды сильно в нее стукнула. Снова взглянула на него, таким же мрачным взглядом, как раньше, словно той женщины, которая была над ним несколько минут назад, с закрытыми глазами и прерывистым дыханием, никогда не существовало на свете.
— Ведь ты не хочешь, чтобы тебя увидели голым другие, когда войдут.
Берн встал. Пока он поспешно натягивал одежду и сапоги, она подошла к очагу, взяла лучину и начала снова зажигать лампы. Не успели они все загореться, не успел он натянуть верхнюю рубаху, как наружная дверь открылась и вошли четыре женщины, быстрыми шагами. У него возникло ощущение, что они старались застать его врасплох, пока он не успел одеться. А это значило, что они…
Он вздохнул. Он не знал, что это значило. Он заблудился здесь, в этой хижине, в этой ночи.
Одна из женщин принесла темно-синий плащ. Она подошла с ним к вёльве, набросила его ей на плечи и застегнула на плече серебряной крученой пряжкой. Две других, обе немолодые, занялись лампами. Последняя начала готовить на столе другую смесь, в другой миске. Никто не произнес ни слова. Берн не видел той девушки, которая разговаривала с ним у дома.
После того как они вошли и бросили на него быстрый взгляд, ни одна из женщин не подавала виду, что знает о его присутствии. Мужчина, он ничего не значит. Но только что он имел значение, не так ли? Ему хотелось об этом сказать. Берн просунул голову и руки в рубаху и стоял возле смятой постели. Теперь ему почему-то совсем не хотелось спать, он чувствовал себя бодрым — что-то в питье, которое Йорд ему дала?
