Копан похолодел.
– Только не говори, что это произойдет нынче же ночью!
– Ты угадал, – кивнула девушка.
– Кром! Проклятье! – взревел варвар, нимало не заботясь тем, что воплями может разбудить своих спутников. – Коварная ведьма! Я так и знал, что здесь нас подстерегает какое-то несчастье!
– Я рассказала тебе все как есть, – отозвалась Гаусина. И добавила: – Я ведь не завлекала вас в эту таверну. Ты и твои спутники сами явилась сюда. Таков был ваш выбор – теперь уже пс amp;дно уходить, так что если вы и разделите мою судьбу, то сделаете это совершенно добровольно.
* * *
Ночь тянулась бесконечно: стемнело очень рано, за несколько часов до полуночи. Дождь прекратился, ветер то и дело разгонял тучи, но они наползали вновь и скрывали полную луну. Было очень тихо, если не считать завываний ветра. Ни один зверь, кажется, не решался покинуть свою берлогу в такую ночь.
Конан с Гаусиной вышли из таверны на дорогу и долго стояли, наблюдая за рваными тучами, несущимися по небу. Они чутко прислушивались к происходящему в лесу и на болотах: не донесется ли волчий вой или стук конских копыт. Гаусина не знала признаков приближения Дикой Охоты – она никогда не встречала мертвых атлантов, а расспрашивать об этом мать или братьев не решалась.
То, о чем она поведала Конану, она узнала случайно: проговорился самый младший из ее братьев, когда выпил лишку и рассердился на сестру за нерасторопность. «Человечье отродье, – назвал он ее, – недаром твоего отца унесла Дикая Охота: наша мать не могла придумать ничего лучше, чем избавиться от этого ничтожества подобным образом! И то сказать, мудрая женщина наша мать: разом и от мертвых атлантов откупилась, и глупого раба спровадила от себя, коль скоро его постельные услуги больше не понадобятся!»
Конан поглядывал на Гаусину с подозрением. Хоть девушка и выглядела совершенно искренней и рассказала, кажется, все без утайки, но варвар не мог отрешиться от мысли о том, что ей сегодня исполняется ровно сто лет, а между тем она выглядит шестнадцатилетней. Холодная вода стекала по ее босым ногам, но Гаусина даже не морщилась. Ветер хлестал ее худенькое тело, едва прикрытое лохмотьями, однако и это не могло заставить ее вздрогнуть.
Стоя рядом с этой девушкой рослый варвар, закутанный в теплый непромокаемый плащ, ощущал с особенной остротой присутствие в ней нечеловеческой крови. Ни одно «человечье отродье» не держалось бы так невозмутимо в ожидании появление мертвого короля с призрачной и смертоносной свитой.
Неожиданно холодный ветер пронесся над лесом – и стих. Наступила полная, мертвая тишина. Ни одна ветка не решалась качнуться на дереве, ни одно животное не ступало лапой на землю. От этого безмолвия закладывало уши.
Издалека донесся равномерный гул, как будто приближалось огромное конное войско.
– Это они, – одними губами прошептала Гаусина.
Конан обнажил меч и стиснул рукоять. Мороз пробежал у него по коже. Глухое ворчание зашевелилось у варвара в горле, точно у дикого Зверя при виде неведомой опасности.
На дороге показались неоформленные темные тени. Хоть ночь и была темной, но сгустки мрака выделялись даже в этой мгле.
Гром копыт нарастал, отзываясь в ушах болезненным гулом. Казалось, тысячи разъяренных варваров колотят в боевые барабаны, готовясь броситься в атаку.
Тьму прорезал багровый огонь. Сначала Конану показалось, что это молнии сошли на землю и мечутся под копытами обезумевших лошадей с пылающими глазницами, но нет – это были факелы в руках призрачных всадников. Теперь можно было видеть развевающиеся рваные плащи и истрепанные стремена, облезлые шкуры лошадей с немыми бубенцами, вплетенными в гривы, седла с обтрепанными кистями.
Впереди скакал всадник непомерного роста. Конь под ним был настоящим гигантом. Пламя вырывалось из раздутых окровавленных ноздрей животного, кровь и пена капали с его губ. Объятая багровым светом корона плотно сидела на голове с редкими бледно-рыжими волосами. Она как будто жгла мертвого короля, причиняя ему страшные страдания. Мука искажала уродливое, наполовину разложившееся лицо, но губы растягивались в улыбке злобного торжества.
В седле перед королем сидела женщина. Она была невероятно высокой и широкой в кости, и все-таки по сравнению с гигантом-королем выглядела небольшой. Черноволосая и бледная, с распахнутыми глазами и раскрытым в беззвучном крике ртом, она льнула к королю. Ее длинное платье развевалось, обнаженные руки хватались за гриву – рукава с них были сорваны.
– Это моя мать, – прошептала Гаусина. Как ни тихо звучал голос девушки, Конан расслышал ее слова.
Рядом с женщиной ехали трое молодых мужчин. В отличие от прочих всадников, они еще сохраняли свои лица, в их глазницах не было огня – они смотрели перед собой живыми глазами, и в их зрачках отражались ужас, огонь и звезды ночи.
То были братья Гаусины…
Король поднял руку, и призрачное воинство остановилось. Снова стало тихо, и тишину эту прорезал негромкий властный голос, звучавший, казалось, из самых глубин преисподней:
– Мы пришли за последней…
Когда смолкли последние раскаты эха, тишина воцарилась вновь. Конан слушал, как бьется его сердце. Гаусина рядом с ним не шевелилась. Киммериец не мог определить – испугана ли она.
– Гаусина! – пронзительно закричала женщина, сидевшая в седле перед королем. – Иди к нам, Гаусина!
И братья девушки подхватили:
– Да, да, иди с нами! Ты должна быть с нами, Гаусина!
Конан шагнул вперед, подняв меч. Король медленно повернул в сторону варвара голову и обжег его взором своих мертвых глаз, – Прочь с дороги, человечишко! – пророкотал король атлантов. – Убирайся!
Конан издевательски захохотал.
– Попробуй прогони меня, мертвец!
Огромный конь выдохнул длинную струю пламени. Киммериец отскочил и набросился на короля сбоку. Удар меча пришелся по коню и задел ногу женщины, сидевшей в седле. Конану показалось, что сталь прошла сквозь пустоту. Но в тот же миг рука, наделенная сверхъестественной мощью, сдавила его горло.
Конан захрипел. Вместо того, чтобы пытаться сорвать пальцы, сжимающие его шею, он выхватил левой рукой кинжал и вонзил его наугад. Раз за разом клинок входил в воздух, но затем Конан поразил нечто твердое и понял, что ему удалось задеть остатки плоти короля атлантов.
Хватка ослабла, варвар освободился и отпрыгнул на несколько шагов.
Шатаясь и заливаясь пылающей багровой кровью, король с трудом удерживался в седле.
– Не любишь доброе железо? – прохрипел Конан. – Я так и знал!
