Баня находилась за стенами княжеского двора недалеко от реки. От строения к воде спускались деревянные мостки — чтобы удобнее было взбираться по крутому склону. Из дверей бани валил дым, а внутри происходило какое-то непонятное действо: там кто-то ухал, как филин, а потом вдруг что-то зашипело, словно выводок змей, и из дверей вывалился второй отрок — Эфандр. Малый был не столь могуч, как Руц, но и с ним в одном помещении можно было рассчитывать только на место у порога! Эфандр зафыркал, словно конь, и выдохнул со счастливой улыбкой на устах:
— Ух лепота! Не зря наш князюшко так баньку эту любит! Ай, баенник-дедушка, спасибо тебе за усладу! А вот и гости наши заморские пожаловали! Уж ты, байнушко, уважь гостей! Прокали им косточки, чтобы от хворобы-лихоманки и следа не осталось!
Аваддону не слишком понравились слова отрока про его кости. К чему это он? Да и сам Эфандр в данную минуту мало походил на человека, только что совершившего ритуал омовения! Скорее, он напоминал мученика, которого только что вынесли из пыточной. Особенно его лицо — такое кра-а-асное! А глаза-то как блестят! Может, зельем каким надышался?! Банный обряд росомонов внушал Аваддону все больше недоверия. Кальконис тоже выглядел не слишком уверенным, особенно когда Руц бесцеремонно начал снимать с него одежду.
— Позвольте, я сам… — пробормотал Кальконис, когда лопатообразные ладони отрока опустились на его плечи.
— Как можно! — возмутился Руц. — Для нас гость в первый день священнее истукана Перуна! Так что вы уж расслабьтесь — мы и сами с одежей управимся!
С этими словами Руц вытряхнул Лионеля из остатков одежды и толкнул в клокочущий банный пар. Через некоторое время там же оказался и Аваддон. Чародею сначала почудилось, что их бросили в бурлящий котел. Легкие словно прикипели к грудной клетке, и первый глоток воздуха ему удалось сделать лишь тогда, когда он упал на пол и припал к щели у порога. Сэр Лионель де Кальконис искал спасения где-то рядом.
— Что это такое? — едва смог выдохнуть Аваддон, когда голое тело странствующего поэта и философа распласталось рядом.
— Это баня…
— О боги, это не баня, это страшное проклятие на нашу голову!.. И сколько времени мы должны терпеть?!
— Я слышал, что росомоны парятся несколько часов в несколько заходов!
— Что-о-о…
Бормотание за дверью Руц и Эфандр расценили по-своему.
— Видно, гостям пару поддать надобно!
— Нет! — попытался воспротивиться Аваддон.
— Давай, Эфандр, ублажим чужеземцев! — вскричал Руц, не поняв невнятного бормотания чародея.
Дверь распахнулась, кто-то из отроков прошлепал по спинам гостей, даже не почувствовав подобного мелкого препятствия на пути! Потом раздалось адское шипение — это полный чум (ковш) хлебного кваса опрокинулся на раскаленные камни! Аваддон подумал, что время, которое он выторговал у Малаха Га-Мавета, закончилось и он прямиком попал на адские жаровни!.. Сэр Кальконис стонал где-то внизу, веретенообразными телодвижениями пытаясь отыскать щель, в которой бы можно было глотнуть воздуха, хоть чуточку менее раскаленного, чем лавовый поток вокруг…
Пару минут они продержались, облизывая мокрые доски пола, а потом Аваддону пришла спасительная мысль:
— Нужно найти холодную воду!
Пришлось ползком пробираться в глубь бани. Видимости не было никакой. Искали на ощупь. Поэтому Аваддон ничуть не удивился, когда его рука наткнулась на голую ногу. Проклятый Кальконис!
Однако в этот самый момент Лионель подал голос совсем с другой стороны:
— Магистр, я нашел кадку с водой!
Аваддон поднял головуи увидел… Голый старик, словно окутанный облаком волос собственной бороды, весь усыпанный листьями, красными глазами смотрел на чародея.
— Что ж ты, тварь мерзкая, без молитвы в баню-то заявился?! — выдохнул он.
— Что вы говорите, магистр…
Продолжить Кальконис не успел, потому что страшный старик, набрав полный чум крутого кипятка, двинулся на Аваддона. Магистр медицины был в хорошей форме, поэтому одним прыжком преодолел расстояние до двери и вышел вместе с ней на улицу прямо в объятия онемевших от удивления отроков. Сэра Калькониса пришлось искать дольше: странствующий поэт и философ оказался в реке и никак не хотел оттуда выбираться! Пришлось отрокам применить силу иначе Кальконис мог подхватить простуду: вода в горной речушке была весьма и весьма студеной…
Час спустя, сидя за столом в своем новом тереме, Аваддон и Кальконис завершали трапезу. Отроки, приготовив еду, исчезли в одной из многочисленных комнат-клетей. В воздухе висела напряженная тишина.
Аваддон молчал, потому что гнев просто душил его, мешая произнести хоть одно слово. А Лионель Кальконис молчал по двум причинам: он до сих пор не мог согреться (простояв не менее получаса в прохладных водах речки Малахитки!), поэтому сидел сейчас в чьих-то пимах великанского размера и пил горячий медовый сбитень. Вторая причина — он видел гнев своего «компаньона». Сказать вслух что-либо ободряющее он не решался — облик чародея внушал ему непонятный страх.
Обстановка разрядилась с появлением Эфандра:
— Можно убирать со стола?
— Конечно… — буркнул Аваддон. Кальконис благоразумно молчал.
Убрав со стола, Эфандр обратился к Аваддону:
— Этот терем еще новый, своим домовым не успел обзавестись, так что спите спокойно, господа! А ежели что — мы…
— …в подклети, — хмуро сказал Аваддон. — Я запомнил!
Эфандр пожал плечами: дескать, чего сердятся чужеземцы? Ну, пошутил дедушка- баенник, ну, постращал маненько — чего обижаться-то! Оно ведь и впрямь — без молитвы в баню никак невозможно, правильно их баенник спровадил!
Когда шаги отрока затихли, Аваддон поднялся из-за стола, встал посередине комнаты и сказал Кальконису:
— То, что ты сейчас увидишь, должно быть похоронено в тебе, не облекшись в одежды слов. Если ты проболтаешься…
Кальконис выпучил от страха глаза и только мелко затряс головой, во всем соглашаясь с демоническим врачевателем. В этот миг он жестоко пожалел о том, что согласился на предложение, показавшееся в момент их первой встречи весьма заманчивым и перспективным. Боги! Что же теперь будет с несчастным Лионелем?!
Аваддон между тем вытянулся всем своим худым телом, поднял над головой руки и, устремив в потолок горящий адским светом взор, забормотал что-то на непонятном Кальконису языке. Последний забился в самый темный угол и оттуда со страхом наблюдал за тем, как сначала туман окутал фигуру чародея, а потом из этого тумана стали проступать очертания какого-то существа. Затем туман рассеялся, и взору Калькониса предстало чудовище, вид которого сразил несчастного философа наповал. Оно было столь ужасно и отвратительно, что на его фоне даже злополучный баенник казался существом сказочной красоты! Чародей закончил ритуал вызова нечисти и обратился к ней:
