— Клади на лавку. Осторожней, черт косорукий, хочешь совсем добить, на дороге и добивал бы… Эй, куд-да? Рано удочки мотать, иди-ка ты на кухню, принеси мне ведро теплой воды. Котлы еще не остыли. Иди, иди, а то сейчас все мыть и драить заставлю, во спасение души.
Васк, ворча, уплелся.
Ласточка посмотрела на пару сизых босых ступней, торчащих из тряпок. Они были грязные, но не так, как грязны ноги бродяги. С васкова подарка явно стащили сапоги, пока он валялся в канаве.
Ласточка аккуратно подвернула рукава, завязала узлом косы, чтобы не мешались, и приготовила сапожный нож, которым лекарь разрезал одежду. Пропитанная угольной пылью рогожа блестела как лаковая и стояла коробом. Ласточка отогнула край — на пол снова посыпались серые льдинки, тут же превратившиеся в грязную воду. Здорово, однако, подморозило, раз мокрая рогожа так заиндевела.
Внутри… ничего неожиданного. Высокие лорды в канавах не валяются. Это, видать, какой-то подмастерье, или прислуга, рубаха на нем хоть и рваная в лоскуты, но на вшивую робу не похожа. Эва какая волосня длинная! Черные сосульки волос начали таять только под пальцами.
Парнишка совсем молоденький. Отрок. Дышит плохо, коротко, поверхностно.
Ласточка повернула ему голову, стирая ладонью грязь. Скула рассажена, губы разбиты, кожа синюшная. Под ноздрями, где смерзлась бурая короста, налилась и скатилась на пальцы алая капля. На ресницах и бровях седой строчкой лежал иней и таять не собирался. Двумя пальцами Ласточка раздвинула мальчишке губы — кровь была и во рту, но зубы, вроде, целы. На затылке, ближе к уху, нащупался обширный желвак, без кровоподтека. Понятно, получив по физиономии, парень приложился головой об стену. Ухо разорвано — сережку, видимо, вырвали. И — точно! — сольки тоже нет. Наверное, на свою беду, парень носил серебряную.
Распоров рубаху, Ласточка бросила ее под лавку — пойдет на ветошь. Тааак, смотрим дальше. На тощих ребрах — пятна синяков, пока еще не расцветшие буйным цветом. Ласточка умело ощупала грудную клеть — два ребра сломано, еще одно, кажется, с трещиной. Если легкие не задеты, не страшно. Судя по отсутствию розовой пены, не задеты. Рука в плече вывернута, левая. Может, даже связки разорваны. Ну, левая — не правая, тоже не страшно. Молодой мальчишка, восстановится рука. Пока в тепле не появились запоздавшие отеки, пока обморок расслабил мышцы, пока парень не чувствует боли — поторопимся.
Подвинув пациента, Ласточка села на лавку, подоткнула юбку, разула правую ногу. Ухватила мальчишку за кисть обеими руками, а босую пятку воткнула ему подмышку, нащупывая головку кости. Надавила как следует, одновременно потянув на себя и поворачивая по оси худую вялую руку. Головка вошла на место, раздался характерный щелчок.
— Ого!
Угольщик Васк поставил на половик дымящееся ведро. Воззрился на голую ласточкину ногу. Ласточка окинула его уничижительным взглядом и спокойно одернула юбку.
— Поможешь мне сейчас. Я одна его не подниму, а придется ворочать.
— Ласточка, окстись, мне уже пора дома быть, жена заругает!
— А мне пора десятый сон видеть, Васк. Тащи сюда ведро. И вон тот таз тоже тащи. И сними свою робу грязнющую, и так уже на полы натряс!
Штаны найденыша еще можно было спасти, и Ласточка стянула их со всей осторожностью. Ниже пояса увечий оказалось немного, только несколько синяков и старый шрам на бедре. Добавив в воду уксуса, Ласточка принялась наскоро обмывать пациента, одновременно командуя Васку принести бинты из ларя и скатать полотняный валик для подкладывания подмышку больного.
Васк приподнимал мальчишку и поддерживал, пока Ласточка туго-натуго обматывала его полотняным, резаным по-косой, бинтом. Вправленную руку она примотала к туловищу до локтя, и едва успела сделать повязку-косынку, как больной вздрогнул, попытался вздохнуть и закашлялся.
— На бок, его, Васк. Во-от так… — ухватив мальчишку за волосы, свесила его со скамьи, одновременно выдвигая ногой тазик.
Ласточка была женщиной аккуратной и предусмотрительной, и не любила переделывать работу.
Тощее тело несколько раз содрогнулось, в тазик изверглось некоторое количество желчи с пеной. Мальчишка давно ничего не ел. Парня еще немного покорчило всухую, потом Ласточка вернула его на скамью.
Теперь пациента трясло от слабости и холода. Ласточку вдруг саму передернуло, словно ледяной ветер с улицы ворвался в дом. Склянки на столе задребезжали.
Парень со свистом втянул воздух и заморгал. Иней на ресницах, наконец, растаял, потек по щекам пресными слезами. Парень зажмурился, дернул привязанной рукой, еще раз моргнул и, наконец, увидел Ласточку. Глаза у него были мутные и зеленые, как болотная трава.
— Ну, — спросила Ласточка, — Живой? Рано помирать собрался. Господь тебе побольше отсыпал…
…Скрипит игла. Скрипит колесо. Осенним дождем текут воспоминания.
Фыркают и звенят сбруей лошади.
Возчик зашебуршился снова, ругнулся под нос за стеной. Фургон резко дернулся и остановился. Ласточка схватилась за край полога, вымочила пальцы.
— Вона, — сказал он. — Гляди ко.
Проводник хмыкнул, что-то глухо стукнуло.
— На, выпей. На это дело натрезвяк смотреть вредно.
— Далеко, не видать. Торчит чегой-то посреди дороги.
— Дурной знак — шиммелевы воротца. Егойный знак.
Ласточка прислушалась. Снаружи доносилась разнообразная солдатская ругань, потом повелительный голос сэна Мэлвира. Она уже приучилась отличать его — глубокий, ровный баритон. Сразу ясно — привык командовать.
Пронзительно затрубил рожок, снова заорали впереди, фургон и не думал двигаться с места.
— Лорд Кавен часовен понастроил на дорогах, — гнул свое проводник. — Давно еще. Как граница вроде. А местные теперь шиммелево отродье почитают. Боятся. Не, ты глянь, глянь…
Ласточка подумала немного, отложила шитье, спрятала иголку в игольник на поясе. Зашнуровала поплотнее добротные сапоги с просмоленными швами, натянула грубого сукна плащ. Плащ застегивался спереди на пуговицы и чехлом защищал лекарку от непогоды.
Она спустилась на дорогу, поморщилась, наступив в жидкую грязь, вышла на обочину, где росла трава.
— Ты куда, эй? Ласточка? — возчик перегнулся с козел, не выпуская вожжи из смятых артритом пальцев, дохнул перегаром.
— Пройдусь. Ноги затекли.
— А ты лучше с нами посиди? Глотнешь сладенького?
Лекарка покачала головой, хлопнула по крупу тощего гнедка. Тот добродушно отвесил губу.
— Я, Горбушка, не пью, ты ж знаешь. Руки дрожать будут, и тебе же потом лишнее отрежу. Прогуляюсь.
— Не, ну до чего бабы любопытные! Понесло ее под дождь, — послышалось за спиной.
