Я догнал двух совсем молодых девчонок в причудливых нарядах с множеством разноцветных лент. Девчонки что-то со смехом говорили друг другу, и ленты весело развевались над серым асфальтом.
– Послушайте, где тут Сад Трех Покойников?
– Он не знает, где Сад Трех Покойников! – девчонка засмеялась. Хорошо она смеялась. Беззаботно. Нормальным человеческим смехом.
– Он не знает, где Сад Трех Покойников! – подхватила другая. – Все идут в Сад Трех Покойников.
– Сегодня в Саду погреются ручки!
– И попрыгают ножки!
Девчонки взялись за руки и стремительно полетели по тротуару, и яркие ленты понеслись за ними вслед.
Быстро темнело, вдоль тротуаров вспыхнули знакомые желтые полосы, а впереди, за крышами, забрезжило какое-то радужное сияние. Улица внезапно сузилась, превратившись в щель между домами, меня стиснули и вынесли на широкую полукруглую площадь. Над площадью, над длинной решетчатой оградой, вращались два огромных разноцветных сияющих шара, а за оградой виднелись деревья – деревья! – и люди входили в высокие черные ворота, гостеприимно распахнутые под сиянием огромных шаров.
Сразу за оградой зелень кустов и деревьев прорезали светлые неширокие дорожки. Дорожки разбегались от входа, ныряли в кусты, за которыми плескалось веселое сияние, предвещая чудесные развлечения. Я шел в людском потоке, радуясь и удивляясь этому неожиданному зеленому озеру, возникшему в каменной толще серых стен, и ловил обрывки разговоров.
– Танцевать! Танцевать!.. Хочу танцевать! – задыхаясь, шептали сзади.
– Ох, танцевать!
– Всю ночь выла под окном. А утром и нет никого, только следы, – говорил кто-то негромким хрипловатым голосом.
– Залез на стол и запел пятую песнь отчаяния. А они его стащили за ноги и бутылками по голове, представляешь?
– В двадцать шестом. Там, где двое унылых. Помнишь, прямо на подоконнике…
– Ничего… Ничего не сделают… Не бойся…
Я обернулся – и не обнаружил людей. Прямо на меня сплошным потоком шли маски – черные и голубые, белые и зеленые, желтые и розовые, с прорезями для глаз и рта, – и собственное лицо показалось мне настолько незащищенным, что я невольно поднял руку, словно собираясь его прикрыть.
– Вперед, чего остановился? – недовольно пробурчала, обходя меня, высокая маска, и я вновь двинулся в глубь Сада Трех Покойников.
Шествие масок влекло меня все дальше от входа, возбужденные голоса говорили каждый о своем, над головой празднично разгоралось веселое сияние.
Но чем-то вдруг сад показался мне странным. Слишком неожиданным он был в этом Городе. Я присмотрелся к тускло блестящей стекловидной массе, покрывавшей пространство между деревьями, внимательно изучил очень уж яркую в свете фонарей зелень деревьев, попытался сломать ветку одного из кустов у дорожки и убедился в справедливости своей внезапной догадки.
Сад Трех Покойников был бутафорским. Зеленое озеро в толще серых стен не имело никакого отношения к природе. Видимо, не прижились здесь земные деревья.
Маски окружали меня, теснили, подталкивали в спину. Я споткнулся о ступени, поднялся куда-то наверх, повернул вместе со всеми налево, прошел еще немного по узкой дорожке, стиснутый со всех сторон, – и неожиданно остановился, наткнувшись на спины идущих впереди. Люди стояли, вытянув шеи, пытаясь разглядеть что-то, чего не видел я. Я решительно протолкнулся вперед, невзирая на недовольные возгласы, и оказался в первых рядах. Сзади навалились, задышали в затылок перегаром.
Люди широким квадратом обступили просторную площадку. Посредине площадки полыхал костер и возвышалась знакомая черная повозка, окруженная женцинами в красных плащах. Женщины стояли спиной к повозке, взявшись за руки, и печально глядели на нас.
Сзади тяжело вздохнули, и меня вновь обдало перегаром. Толпа неожиданно, как по сигналу, затихла, смолкли разговоры, и в этой тишине под темным безглазым небом слышался только шорох бумаги, горящей на стекловидной поверхности площадки.
«Сегодня погреются ручки», – вспомнил я слова веселой девчонки и с трудом подавил в себе желание уйти.
Внезапно в тишине, за спинами женщин, возник тонкий болезненный то ли вопль, то ли стон, и женщины одинаковыми движениями заученно и четко надвинули на головы капюшоны, повернулись к черной повозке и подняли руки в белых перчатках.
Вопль нарастал, звенел, множился – казалось, кричит само небо – и вдруг оборвался. И в тишине прозвучал рыдающий голос:
– Да спасут нас руки твои!
– Да спасут нас руки твои! – хором подхватили женщины в красных плащах и медленно шагнули к повозке.
– Да спасут нас руки твои! – торжественно и нестройно выдохнула толпа.
Меня похлопали по плечу. Я обернулся и встретился с туманным взглядом в прорезях черной маски.
– Идем, – сказала маска, вновь знакомо дохнув перегаром. – Мы тебя уже заждались.
Мы начали продираться сквозь толпу, а сзади опять раздался вопль: «Да спасут нас руки твои!» – и толпа взволнованно задышала, колыхнулась, подалась вперед в предвкушении зрелища.
Мы пробрались сквозь кусты, спустились по ступеням и оказались на пятачке, окруженном деревьями. Здесь поджидали еще двое. Я не сомневался, что имею дело со вчерашними парнями с перекрестка, хотя четвертого они где-то потеряли и изменили наряды; теперь они были в масках и каких-то черных трико.
Я остановился, обвел их взглядом и спросил:
– Ну, что дальше?
– Идем, – угрюмо повторила Первая маска и пошатнулась.
Я пожал плечами и направился вперед, в гущу бутафорской зелени. Все это меня смешило и немного злило.
За спиной вновь возник однообразный вопль, оборвался на мгновение и повторился, усиленный десятками голосов. Теперь вопила вся толпа, окружавшая Голгофу с черной повозкой, вопила самозабвенно, вопила непрерывно и исступленно, с визгом и завываниями, и я предположил, что отрезанные руки сейчас будут возложены на костер.
Я шел, не оборачиваясь, и только выбрав дерево с толстым стволом, остановился и повернулся к моим маскам. Теперь нападение сзади исключалось, а лицом к лицу с троими я мог справиться. Тем более, что под трико не скрывалось ничего похожего на оружие.
– Слушаю, – сказал я и опустил ладони в карманы комбинезона. – Что же вам угодно?
Маски остановились напротив. Были они примерно одного роста, сухощавые и немножко смешные в своих черных трико. Арлекины.
– Ты полегче! – вызывающе сказала Вторая маска. – А то пожалеешь.
Молодые совсем они были ребята. И задирались по-мальчишески.
– Зачем в «Приют» ходишь? – угрюмо процедила Первая маска. – Откуда там взялся?
– В какой приют? – искренне удивился я.
