— Могу я попросить вас открыть лицо? Прижимаясь к Гансу еще крепче, она вновь передернула плечами.
— Зачем, сержант? До нынешней ночи я не видела никого из вас — включая вас самих и ваших людей. С Митрой у меня ничего не было; мы просто разговаривали, когда Ганс вошел. Его-то я сразу приметила, — особое ударение на слове «его» указывало, что Ганс был самым привлекательным мужчиной, какого ей доводилось видеть.
— Угу. Пожалуй, мне не стоит беспокоить вас вопросом о том, чем вы занимаетесь, Джемиза.
— Вообще-то, я богатая аристократка.
— Угу.
— Мы направлялись в «Сломанное Крыло», Рим, — сказал Ганс, — и все, что здесь произошло, случилось не по нашей вине. Можем мы теперь продолжить наш путь?
— О, сержант, — сказала Джемиза. — Я как раз живу недалеко от «Сломанного Крыла», прямо за углом.
Римизин посмотрел на нее и сказал «угу» с таким видом, словно съел незрелую хурму. Затем ответил Гансу:
— Думаю, Ганс, мы с этим покончили, да. Как-то тебе уж очень везет в метании оружия, не так ли? Ты, может быть, собираешься в ближайшее время покинуть Фираку?
Ганс бесстрастно выдержал его взгляд.
— Вообще-то, да. Мне нужно домой, на ю... юг. Домой. Сержант выглядел смущенным.
— О, прости. Мне как-то неловко, что я об этом заговорил. Это была просто шутка. Угли и Пепел, граф Катамарка... этот человек — герой в нашем городе.
— Для меня тоже после нынешней ночи! Римизин кивнул:
— Угу. Если бы вы знали Корстика. Большой рыжий кот прижал уши к голове.
— Нет, — сказал Ганс мрачно. — Никому бы не посоветовал знакомиться с Корстиком. Не хочется думать о нем как о человеке. В противном случае мне было бы стыдно тоже считаться человеком.
— Что ж, спасибо, что избавил нас от него, Ганс. И, веришь или нет, мне жаль, что ты уезжаешь. В любом случае… Синглас, тела погружены?
В ответ на это последовал кивок старого тучного Красного, к которому обратился сержант.
— Все в повозке, сержант. Джид готов трогаться.
— В таком случае в путь.
— Эй, Гане, — сказал Синглас. — Мы никогда не встречались и все такое, но, э-э-э, Ганс... я живу в Фираке. Всегда жил. Спасибо. За Корстика. Ну то есть, что избавил от него, в общем.
Ганс с застывшим лицом посмотрел на дозорного и кивнул.
— Конечно, — сказал он. — Когда его не стало, Фирака превратилась в безопасное местечко, верно?
Синглас с энтузиазмом кивнул. Ганс почувствовал, как пальчики Джемизы заплясали у него по ребрам; он знал, что она сейчас беззвучно хихикает под своим покрывалом.
— Верно, — повторил он. — Что ж, спасибо, Синглас. Приятно, когда тебя ценят. Я знаю, что вам надо идти — отвезти этих чудесных безопасных покойников в какое-нибудь другое чудесное безопасное местечко, верно? Спокойной ночи. Спокойной ночи, Рим.
Они уехали, а Ганс подумал, что слишком много народу знает о той ночи у Корстика, несмотря на то, что Аркала приложил все усилия, чтобы эти сведения не распространялись. Если он и впрямь прикладывал к этому усилия.
Ганс взглянул на Джемизу.
— Эта туника еще совсем новая, Джемиза, и я буду весьма благодарен, если ты перестанешь ковырять в ней дырки своими ногтями. Они так и впиваются мне в бок.
Она задрожала, но руки не убрала.
— Я б-боюсь отпускать тебя, Ганс. Ночь обещала быть такой приятной, а теперь я испугана до полусмерти.
— Сдается мне, что ты свое выпил нынче ночью, Дэрри, — говорил трактирщик замызганному завсегдатаю, который посчитал нужным высказаться, что не покидал заведение всю ночь. Тот по-прежнему сидел за столом, поникнув над своей кружкой, словно увядший цветок.
— Вроде бы один из этих медов говорил, что у них есть работа, — тихо и невнятно проговорил Дэрри.
Ганс посмотрел в его сторону, но слова Катамарки показались ему в тот момент гораздо более интересными:
— Давайте-ка убираться из этого места.
Йоль всем своим видом показал, что давно готов к этому. Ганс кивнул и двинулся к выходу. Джемиза, как приклеенная, пошла рядом. То же самое сделал и большой рыжий кот.
— Куда это вы так спешите? — весело окликнул их трактирщик.
Ответом ему были четыре холодных взгляда, а затем вид четырех удаляющихся спин. Синий плащ графа живописно ниспадал до земли, взлетая от его каблуков.
В красивой комнате на втором этаже трактира под названием «Сломанное Крыло» Ганс снял свою большую синюю шляпу и осторожно положил ее, стараясь не помять перо. Тем временем Нотабль обследовал комнату на наличие котоядных чудовищ и, не найдя таковых, запрыгнул подремать на высокий красно-коричневый шкаф. Граф Катамарка выказал некоторое удивление, когда Ганс отказался от эля, пива и вина. Он лишь вопросительно рассматривал сумезца своими темными глазами.
— Я бы предпочел не задавать лишних вопросов, — сказал Катамарка. — Но не расскажете ли вы мне о том, как вам удалось узнать о Корстике и получить доступ в его убежище?
— Пожалуй, не расскажу, — сказал Ганс. Его взгляд был темным, дерзким и горячим.
— Ну пожалуйста, совсем коротко. Самую суть. В этот момент Нотабль встал и быстро потянулся. Он спрыгнул на пол, пожалуй, слишком близко от Йоля, так что тот вздрогнул и посмотрел на кота без приязни. Нотабль одарил долговязого зеленым скучающим взглядом. Он походил по комнате еще немного, еще раз обследовал помещение в желтоватом свете лампы, а потом устроился на круглом четырехцветном коврике возле стула Ганса.
— Мяу, — сладко зевнул он, как обычно, пытаясь имитировать голосок котенка.
Отвечая на вопрос Катамарки, Ганс заинтересованно рассматривал стену, сделанную, как казалось, из твердого дуба, хотя вряд ли это было так.
— Этим городом управляет что-то вроде гильдии колдунов. Как ни странно, управляют они хорошо. У магов есть свод правил, когда им разрешается применять свои таланты, а когда нет. Корстик и еще один замечательный маг, Аркала, были самими одаренными из них. Во всяком случае, самыми могущественными. Корстику это не нравилось. Он хотел единоличного правления, и он начал к этому стремиться. Он стал таким могущественным, что нарушил все возможные правила и законы, и никто ничего не мог с этим поделать. Понимаете, это не мой город, и я никакой не знаток этих дел. У меня были другие причины стремиться в убежище Корстика, и я не собираюсь о них рассказывать.
Катамарка кивнул, давая понять, что удовлетворен объяснением.
«Опять я это сказал, — думал Ганс с некоторым огорчением. — Это уже настолько вошло в привычку, что я не могу остановиться. Проклятие, мне так надоело твердить, что я не интриган». Он продолжил рассказ, которому, как он знал, предстояло стать очень, очень коротким.
