Что касается горизонтали власти, то здесь тоже никто колеса не изобрёл: правили бал корпорации, то бишь торгово-промышленные союзы, они же попросту гильдии: объединения по профессионально-территориальному признаку. Ну, с этим тоже более-менее ясно: где-то хранят традиции тончайшей резьбы по дереву, где-то знатно расписывают керамику, где-то ловят и хитро маринуют обалденно вкусную рыбу, а где-то в большой силе, скажем, мастера-стеклодувы, алхимики или кожевенники. Последние обосновались, среди прочего ремесленного люда, в том самом Кьямди, куда мы направлялись. Так что, сообщая, что в выделке кожи и пошиве из оной одежды кое-что понимает, Ильноу не сильно преувеличивал. На ярмарках бывал, плоды местного haute couture хоть и не покупал, но вблизи рассматривал.
Ещё имелась в Силайхе власть духовная. Но представители духовенства особо из рядов не высовывались и на свой кус светской власти не претендовали. Претендующие нарушали тем самым волю богов, а божественные к нарушениям своей воли относятся без снисхождения. Если нарушают проводники их воли в Пестроте – особенно. Тут, конечно, много зависит от того, каких именно богов и в каких ипостасях почитают. Тианцы Силайха ставили выше прочих воплощённые в светилах Справедливость, Милость и Тайну, а у персонифицированных абстракций с такими главенствующими атрибутами характер совсем не тот, что у имперостроителя-Шимо… подхвостье скунса ему на лоб и причинное место макаки на затылок.
К чему это я?
Да, собственно, к тому, что с моей колокольни не очень-то тианцы, то бишь тиан-вирн, если использовать их самоназвание, отличаются от людей. Как изящно выразился благородный дон Румата в беседе с доном Рипатом, "с высоты моего происхождения не видно никакой разницы даже между королем и вами". Ну, внутривидовая эмпатия, ну, кожа зелёная, что там ещё? Ночное зрение, какому и кошка позавидует, острые подвижные уши? Иные генетика и биохимия?
Мелочи, сущие мелочи. Самым существенным для меня моментом было отличие языков… и вытекающая из этого отличия разница в мышлении. В своё время я перечитал немало фантастики, так вот: если зеленокожие нелюди имели место в каждой третьей фэнтезийной книге, если не того чаще, то о разумных, в чьём языке были сотни модальных операторов, я видел упоминание только в одной. Причём это, что характерно, была одна из лучших книг…
Практически всю жизнь Ильноу прожил в лесу. Он редко общался с себе подобными, почти не имел магического дара, как я уже заметил, и не отличался широким кругозором. Однако его сознание отличалось гораздо большей гибкостью, чем у подавляющего большинства людей. Потому что думал он на языке, который позволял выразить любую идею и описать любое действие сотнями способов, – языке, на котором простая команда "сходи за водой", сохраняя основной смысл, видоизменялась так, что суфийские притчи казались в сравнении с ней эталоном простоты и ясности. Существенно большей многозначностью из мне известных наречий обладал только язык хилла. А это, сами понимаете, показатель.
Как известно, у эскимосов существует что-то около полусотни слов, переводимых на языки живущих южнее народов как "снег". Так вот: Ильноу без труда мог сказать полторы сотни слов, для него (и для меня) существенно различающиеся своим смысловым наполнением – и все эти слова пришлось бы перевести на торговый-прим третьей линейки как "мысль". При этом наблюдался своеобразный парадокс: хотя словарь торгового-прим был толще во много раз, для любого из общеупотребительных слов в тианском можно было отыскать десятки, а чаще сотни уточнений. То есть малое оказывалось настолько шире и глубже большого, что это большое можно было в малое положить целиком – и при этом в малом осталось бы ещё много свободного места.
Язык. Язык – и созданное этим языком мышление: утончённое, парадоксальное, трудное в постижении. Вот что во всех тианцах вообще и в Ильноу в частности являлось по-настоящему нечеловеческим… хотя всё-таки не столь нечеловеческим, как у родственников Лады.
У тех-то непременными составляющими истинно полных высказываний являлись, помимо жестов и ментально-эмоциональных паттернов, динамические визуальные глифы на одежде (и фасон этой самой одежды), контролируемые и когда формализованные, а когда и неформальные изменения "внешних" энергооболочек, даже – в особо жестоких случаях – объекты и процессы окружающего мира. Люди, конечно, тоже знают, что признание в любви может прозвучать совершенно по-разному в грозовую полночь и в послеполуденную летнюю истому, в грязном полуподвале и на вершине холма, поросшего метёлками степных трав. Но хилла-то такие вещи не просто смутно ощущают, а сознательно используют! Отражая в своей речи!
А, что уж там…
Всё во вселенной относительно: если тианцы из-за своего наречия отдалялись от людей и им подобных разумных, то язык хилла уподоблял владеющих им властительным риллу. Частично, конечно, только частично – и тем не менее. …гм. Что-то я совсем уж далеко отклонился. Пора вернуться к сути.
Юноша уже бывал в Кьямди – но, конечно же, не в такой компании. Массивный и рослый, как все люди, кажущийся ещё больше из-за сложно сочленённых, не из простого материала сделанных доспехов, Рин шагал по улицам бесшумно, невозмутимо и быстро. Так же невозмутимо и быстро, как всю предыдущую дорогу. Понятие усталости ему словно вообще не было ведомо. Никак не желающая очнуться Схетта (весившая, между прочим, побольше самого Ильноу) в его руках казалась не тяжелее пушинки. В этом юноша видел одно из проявлений необычных талантов мага: простой смертный попросту не смог бы идти с таким грузом без устали многие часы. А ведь Рин не только задавал темп, даже для бывалого ходока Ильноу напряжённый, – он ещё и караулил, пока проводник готовил еду или спал…
Словно Схетта спала за них обоих.
На втором привале, когда юноша, переборов сомнения, спросил, не проклята ли женщина, Рин лишь бледно улыбнулся.
- Это не проклятие, не болезнь и не что-либо иное в том же роде. Просто её душа, разум и магия сейчас нужнее в ином… месте.
- Так она тоже маг?
- Да. И не из слабых. Полагаю, что в час, когда она проснётся…
Ильноу не дождался окончания фразы, но так и не решился спросить, что случится в тот час.
За всё время их знакомства (не такое уж долгое, но и не совсем короткое) Рин не начертил ни единой магической фигуры, не продекламировал ни одного заклятья, не сделал ни единого жеста, исполненного колдовской власти. Ступающая Мягко со всем своим выводком ушла с их пути, как будто поняла ровное риново: "Позволь нам пройти, красавица". И бивачный костёр юноше приходилось зажигать самому, при помощи огнекамня, а потом подбрасывать в пламя самый обычный сухой валежник, чтобы не погасло.
